Машке, видно, не терпится - или просто она что-то задумала, - и вновь вопрос:
- А почему стволы у сосен такие старые? Шелуха с них сыплется? Сыплется! Значит, вовсе они и не молодые... Елки мне больше нравятся. Помнишь нашу елку тут, на даче?
- Еще бы не помнить! Вы уехали, а я тут полдня разбирал ее - все твои украшения, а потом палки-иголки.
- А я стихи про ту елку придумала, - говорит Машка. - Слушай:
Сегодня, ребята, праздник у нас!
Елка громадная ждет вас.
Елка хорошая, в лампочках вся...
Вот дождик блестящий,
Вот зайка сидит,
На вате под елкой собачка лежит,
И есть тут поросята
И серый волк.
Всего не расскажешь,
Много всего.
- Ничего стихи! Даже вовсе не плохие! - говорю я Машке. - Для твоего, конечно, возраста...
На окне появляется птица - воробей не воробей, синица не синица. Пепельно-серая птица. Чуть черная птица. С белым пятном на черной голове.
- Смотри! Смотри! - кричит Машка. - Московка! Правда московка!
- Московка? - не поверил я. - А откуда ты знаешь, что московка?!
- Ты же сам мне книжку подарил, папочка! - с укоризной произносит Машка. - Я там все прочитала! И если хочешь знать, все про московку наизусть помню. Слушай: "...семья у нее большая: семь - десять птенцов, а гнездится она дважды в год. Осенью московки собираются стайками и путешествуют по березовым и ольховым лесам. Там они из шишечек и сережек с большой ловкостью выклевывают семена. Много московок прилетают к нам в это время с севера".
- Вот память так память! - сказал Витя. - Мне бы такую!
- А ты запоминай! - посоветовала Машка. - Будешь запоминать и все запомнишь!
Мы с Витей уложили Машку спать, но она долго ворочалась, сопела и кряхтела.
Наконец, я не выдержал:
- Ну, что такое? Почему ты не спишь?
- Папочка, - виновато произнесла Машка, - а можно я тебе прочту про московку? Я сейчас придумала. А-а?
И она прочитала:
Есть такая птица-плутовка,
Наша москвичка-московка,
Не в Москве живет, а на даче,
Прыгает и глазки таращит.
Ест московка всех насекомых,
Только нет у нее даже дома.
Мы московке домик поставим,
Только пусть скорее лето настанет!
- Очень хорошие стихи! - сказал я. - Просто очень, очень хорошие! А теперь спи, московка!
Я думал не столько о Машкиных стихах, сколько о птице этой московке. Оказывается, и неприметная пичуга может о многом напомнить...
Машка уснула. Мы сидели с Витей - пили чай и смотрели телевизор. К слову, и тем хорошо тут, за городом, что и телевизор работает лучше, чем в Москве. Видимость отличная, и никаких помех.
- Пап, - вдруг сказал Витя, - а ты заметил, что Машка все о лете говорит?
- Заметил, а что? Она же у нас выдумщица!
- Нет, здесь дело не в этом, - серьезно сказал Витя. - Просто она твой разговор с мамой тогда слышала. Помнишь, когда ты повестку о медали "За оборону Москвы" получил?
- А какой разговор?
- Ну, что вы с мамой летом собираетесь пройти по Москве-реке, Рузе, Наре, Воре, в общем - где воевали в сорок первом. Так вот, Машка боится признаться, но ей очень хочется с вами...
Теперь, кажется, и я все понял.
- Возьмем с собой Машку, - сказал я. - Даже интереснее вместе. И для нее полезно!
Сказал, а про себя подумал... Подумал, что не вспомнил я о Машке, а она мамины медали подсчитывала. И вот мою последнюю, запоздалую, приняла куда серьезней, чем я. Для меня эта медаль была давним, пройденным, а для нее, оказывается, нынешним. Для нее? И для меня также, но только я боялся раскрыться перед Машкой, а, оказывается, надо было, необходимо было раскрыться.
Говорят, родители, взрослые родители учат детей. А вот, оказывается, и дети учат.
И если бы Машка сейчас не спала... Я бы бросился к ней и сказал бы что-то хорошее, доброе вместо одного слова: "Спасибо!" А можно было сказать ей и это "спасибо".
По телевизору выступал Махмуд Эсамбаев.
- Нравится? - спросил я Витю.
- Нравится. Я люблю его. Здорово он танцует! - признался Витя и через минуту вдруг добавил: - А меня вы возьмете? Мне бы очень хотелось! Ведь я, пап, хоть и взрослый, а никогда не воевал. Я только по книжкам знаю, как тогда под Москвой... И вы с мамой никогда раньше не говорили. Возьмете?
