Собрание сочинений. Том 2. Письма ко всем. Обращения к народу 1905-1908 - страница 150

Я вполне сознаю, как трудно говорить с вами по-христиански о вопросах больных и насущных для вас. Ведь большинство из вас, так называемых «сознательных», потеряли всю веру. Потеряли её не в силу разрушающей критики разума или непреоборимых доказательств науки – вера без труда выдержала бы и то и другое, – нет, вера соскользнула с вас без борьбы и сомнений, с лёгкостью, с которой падают внешние, едва прикреплённые покровы. Говорить с вами по-христиански – это прежде всего значит говорить о христианстве, и вот в этом-то лежит главное затруднение. Предмет так велик, что не одно – десятки, сотни писем я должен был бы написать вам, чтобы передать ту полноту истины, которая открывается в положительной религии. Это во-первых. А во-вторых, нет ни одного слова, на котором было бы такое нагромождение лжи и обмана, которое было бы так искажено, изуродовано, опоганено, как великое слово «христианство». Можно отвернуться от самых очевидных истин, если они будут исходить из позорного источника. Чтобы отнестись к словам христианина без предубеждения, нужно большое усилие воли.

И всё-таки я не могу не сказать вам, хоть отрывочно, без связи, то, что давно уже просится на язык, не могу не написать вам хотя бы одного письма, не имея возможности сейчас написать много: смотрите на это письмо как на краткое введение к длинной речи, которая будет обращена к вам в недалёком будущем.

Прежде всего, невольно возникает вопрос: может ли вообще честный человек говорить о христианстве? Я уверен, что громадное большинство из вас на этот вопрос по совести ответит отрицательно.

Как только вы стали «сознательными», вы прежде всего узнали, что все образованные люди давно уже не верят в Бога. Вы узнали это из популярных книжек и от близких вам образованных людей. Они даже не доказывали вам – нужно ли доказывать общепризнанные истины, – просто сказали, что это так, и вы согласились без малейших колебаний; отсюда для вас становилось сразу очевидно, что религия – не более как обман и средство держать народ в рабстве.

А если так, то может ли честный человек говорить о христианстве? Не ясно ли, что всякий в ХХ веке, начинающий говорить о Христе, или сумасшедший, или лжец, ханжа, из своих низменных целей прикидывающийся верующим человеком, чтобы, пользуясь народным невежеством, обделывать свои делишки.

Такой вывод особенно неотразимо должен напрашиваться потому, что таких христиан, торгующих религией оптом и в розницу, у каждого сколько угодно перед глазами. Но правда ли это? Правда ли, что Бог умер и что воскрешать его могут или безумцы, или негодяи?

Попробуйте, спросите людей, говорящих вам о смерти Бога, где, кто и когда доказал, что религия – ненужный вздор. Пусть вам скажут, что такое произошло за эти долгие две тысячи лет со смерти Христа, что бы с такой очевидностью опровергало положительную религию?

Вам говорят: доказала наука. Но как наука могла доказать то, чем она никогда не занималась?

Наука имеет дело с фактами, она разбирается в этих фактах, выводит из них законы. Религия – область веры, умозрения, непосредственных чувств и логических рассуждений, она касается вопроса об отношении человека к высшему началу, к Богу, к миру. Очевидно, что бы наука в своей области ни открывала, она никогда не может опровергнуть религии в силу того простого обстоятельства, что она даже не задаётся и не может задаваться теми вопросами, которые ставит себе религия. Какие бы машины ни изобретались, какие бы химические опыты ни производились, что бы люди в микроскоп ни видели, вопрос о том, есть ли Бог, этим не может быть решён ни в положительном, ни в отрицательном смысле. Люди могут изобрести летательный снаряд, но это нисколько не опровергнет воскресения Христова.

Никогда не следует забывать слов одного из величайших учёных нового времени, Пастера: «Я знаю много и верую, как бретонец; если бы я знал вдвое больше, я веровал бы, как бретонская женщина». Наука доказала, что нет Бога! А Дарвин, которого считают профессиональным разрушителем христианства, утверждал, что его учение не противоречит религиозному чувству, и веровал в единого личного Бога