— Ну, выручай, скорость!
Ю с маху ударил танком в грудь паровоза, машина звякнула всеми костями и, кренясь набок, кубарем, в пять оборотов, свалилась под насыпь.
— Навоз, а не танк! — расслышал, вертясь внутри танка, Тай Пин, — Ты жив или нет? — потом спросил его Ю.
— Жив. А вы?
— Сам еще не знаю.
Помолчали.
— Да, это не машина, это навоз, — сказал Ю убежденно. — Выбраться не можешь?
— Не могу.
— И я не могу. Ну, лежи, на-днях встретимся.
По звукам, доносившимся в танк, они чувствовали, что бой еще длится и приближается к ним.
— Хочешь, я тебе скажу, что случилось? — сказал Ю после долгого молчания. — Ребята увлеклись бронепоездом и думать забыли о городе. Вот помяни мое слово.
Так и произошло. Вечером партизаны вытащили Ю и Тай Пина из танка, положили на двуколку и повезли на новое место штаба, километров за сорок. Отряды отступали.
Противник, получив подкрепление с юга, брал партизан в кольцо. Штурмовики уже шныряли над отрядами Ю Шаня и Чэна.
— Раз мы партизаны, так надо партизанить! — кричал Ю, лежа на двуколке.
Он высовывал голову из-под брезента, подолгу глядел на небо и растерянно качал головой.
Ночевали у разрушенной кумирни, без огня. Все время ехали арбы, бежали пешие. На рассвете подъехал Чэн со своим штабом.
Он сел на камень, у фанзы, закрыл руками голову и долго оставался в молчании. Пробежавшие пешие вернулись назад и помчались вдоль ручья, крича, что впереди бой и все они в мышеловке.
— Сыграли в подкидного, — сказал Ю, вставая и размахивая руками, чтобы прогнать усталость.
Фанза между тем наполнилась людьми. Входили и оставались в ней раненые, съезжались командиры рассыпавшихся частей.
Ординарцы комкора подтянули подпруги и громко похлопали лошадей по крупам, как бы намекая, что они давно готовы в дорогу, но ехать было некуда.
Так — без дела, без мыслей, в оцепенении — прошел день. В конце его адъютант Чэна предложил всем разойтись поодиночке.
— Да, — ответил Чэн, не двигаясь с места. — Идите.
Кое-кто быстро исчез, но Чэн, Ю Шань и Тай Пин остались в кумирне, одни во всей ночной тишине проигранного сражения. Небо было спокойно, мертво.
Спали по очереди. Проснувшись, сидели молча, курили, подолгу глядели на шоссе за ручьем. Дорога была пустынна. Последний человек проскакал в начале ночи. Со стороны города слышались осторожные свистки паровозов, звон буферов и удары молота по рельсовой стали, — японцы торопились с ремонтом. Стрельба у города не утихала.
Утром приковылял раненый мальчишка из отряда Тай Пина, с обрывком ремня, впившегося в шею.
— Они там вешают живых и мертвых! — крикнул он. — В плен не берут.
Он пробежал, и стало еще тише и беспокойнее вокруг.
Иногда Ю подползал к двери и осторожно прислушивался. Никто не спрашивал, что он видит и слышит. Вдруг он ахнул и двинулся на четвереньках вниз, к ручью.
— Скорей за мной!
Над серым утренним полем, еще скомканным рассветною мглой, быстро и бесшумно, один за другим, садились парашюты. Их было много. С лихою и таинственной ухваткой фокусников, которые долго разучивали опасность, прежде чем показать ее, люди опускались на землю, скатывали шелк и легко разбегались в разные стороны.
Ю был уже возле них.
— Ой! — крикнул ему по-японски один из парашютистов. — Кто это? Откуда? — и не спеша вынул из кобуры маузер.
— Свой, свой! — негромко ответил Ю. — Вот там, в фанзе, еще люди. Где начальник разведки?
Чэн и Тай Пин стали перебираться через ручей. Тот парашютист, что окликнул Ю Шаня, глядел на них и показывал маузером, куда им итти.
На поле виднелось уже человек полтораста бойцов авиадесанта. Одни из них расстилали полотняные знаки, другие, волоча за собой пулеметы, разбегались по сторонам. Ю Шань стоял возле командира разведки. Это был тот самый Чаенко, который когда-то читал Белинского по складам и потом интернировал партизан Ю Шаня у колхоза «25 Октября». Он глядел сейчас на Ю Шаня со сдержанным любопытством, намереваясь заговорить и все время отвлекаясь делом.
Парашюты между тем все приземлялись, но они были теперь больше размером, иногда двухшатровые, и несли на стропах танкетки, броневики и пулеметы. Люди, прибывающие на землю, дули на руки, терли носы и грелись, припрыгивая на месте.
