Протиснувшись сквозь шумную толпу, каждый вечер собиравшуюся на террасе «Сансера», и войдя внутрь, Ари увидел, что Залевски уже поджидает его там с неизменной лакрицей в зубах и зажатым в руке бокалом. В переполненном баре царила непринужденная атмосфера. Клиенты всех возрастов перемешались, а их разговоры тонули в причудливых звуках песни Бриджит Фонтейн, благодаря усилителям слышной даже на улице, где между изгнанными наружу курильщиками завязывались самые неожиданные связи.
Ари не виделся с поляком с тех пор, как расстался с Лолой. И если честно, он был только рад тому, что это тройное ограбление вынудило его вновь встретиться с Кшиштофом и Ирис. На самом деле ему не хватало друзей. Из самолюбия он постарался сдержать улыбку.
— Добрый вечер, майор Маккензи, — приветливо поздоровался с ним Залевски.
Прежде чем усесться на оранжевый кожаный диванчик, Ари крепко пожал телохранителю руку.
— Вижу, ты не стал меня дожидаться, негодник. Что это ты пьешь?
— Не поверишь, водку! — ответил поляк, не вынимая изо рта лакричную палочку. — Себя не переделаешь. Так вот где ты убиваешь время.
— Да, по большей части.
— Мило. Странно, но мне кажется, на тебя это не очень похоже.
— Правда? Почему же?
— Сам не знаю. Уж очень модное, шумное заведение… Тебе бы больше подошел старый грязноватый кабак, не такой людный. Что-нибудь настоящее.
— Кресла удобные, музыка сносная. К тому же здесь всегда кто-то толчется, так легче затеряться. Ирис еще не пришла?
— Сам видишь, пока нет.
Марион, официантка, работавшая по вечерам, подошла к их столику с подносом в руках. Столь же обаятельная, как Бенедикт, хоть и совершенно в другом стиле. Тонкие и гладкие черные волосы чуть ниже плеч и ямочки, придававшие еще больше очарования улыбке, которая, казалось, никогда не сходила с ее губ. Что-то славянское угадывалось в ее мягких чертах — какая-то непосредственность, делавшая ее милой и в то же время лукавой.
— Добрый вечер, Ари… Ходят слухи, что вы сегодня ушли отсюда в бешенстве. Неужели Бене вас обидела?
— Нет-нет… Ничего подобного. Просто достал один тип.
— Да как он мог! Вот подлец! — воскликнула она с показным пафосом, к которому прибегала нередко и с неподдельным талантом. — Отныне мы не допустим его в наше заведение. Никто не вправе досаждать моему любимому клиенту. Месье желает виски?
— Будьте любезны. Мой друг не стал меня ждать…
— Вам известны наши правила… Раз сел, заказывай.
— Мерзкая искусительница!
Состроив шаловливую гримаску в духе Мэрилин Монро, она направилась к бару. Марион, как и Бенедикт, жить не могла без насмешек и подначек и владела этим искусством в совершенстве, к величайшему удовольствию Маккензи, с одобрением наблюдавшего за ее игрой.
— Теперь понятно, почему ты пропадаешь здесь дни напролет, — прошептал Кшиштоф, таращась ей вслед. — Шикарная девочка.
— Да ничего себе…
— А что за Бене?
— Вторая официантка, та, что работает после обеда.
— Такая же хорошенькая?
— Брось, Залевски, они не для тебя.
— Все равно приятно, что ты опять способен заигрывать. Хотя тебя по-прежнему тянет к молоденьким…
Ари возвел глаза к потолку:
— Ничего я не заигрываю, мы просто друзья. А ведь я как раз собирался сказать, что рад тебя видеть, но сейчас я уже не так в этом уверен…
Поляк звучно расхохотался. У него был низкий голос, совершенно не вязавшийся с его хрупким телосложением. Залевски нисколько не соответствовал расхожим представлениям о телохранителях. Высокий, худой, с тонкими чертами и немного неуклюжими повадками, со светлыми, коротко остриженными волосами, синими глазами и длинным заостренным носом. Светлая кожа и румяные щеки делали его похожим на хрупкого мальчика из церковного хора, что совершенно противоречило его бурной военной карьере до вступления в СОВЛ. В прошлом заядлый курильщик, он вечно жевал залежалые, обгрызенные лакричные палочки.
