Мы ушли с вечеринки сразу после розыгрыша лотереи. На нас это произвело такое впечатление, что мы и разговаривать-то не могли, только один из нас сказал: «Черт-те что, очуметь можно».
Может, это и я сказала.
Неделю спустя Харли спрашивает, нашел ли швед — это он про Холитца — работу. Мы только что пообедали, и Харли сидел в своем кресле со стаканчиком мороженого. Но телевизор он еще не включил. Я говорю, что не знаю. А я и впрямь не знала. Подождала, может, он еще что скажет. Но он больше ничего не сказал. Покачал головой, будто задумался о чем-то. Потом нажал кнопку, и телевизор ожил.
А она нашла работу. Устроилась официанткой в итальянский ресторанчик, что в нескольких кварталах отсюда. Работает в два приема: днем, а потом еще и вечером. Так она и снует между домом и работой. Мальчишки целый день купаются, а Холитц почти что никогда и не выходит из квартиры. Не знаю, чем уж он там занимается. Однажды, когда я делала ей прическу, она мне кое о чем рассказала. Например, о том, что стала работать официанткой сразу после школы. Что тогда-то и познакомилась с Холитцем. Где-то у себя в Миннесоте. Она подала ему заказанные блины.
В то утро она подошла ко мне и спросила, могу ли я оказать ей услугу. Ей надо было успеть уложить волосы в перерыв между дневной и вечерней работой. Я ответила, что проверю по записной книжке. Пригласила ее войти. На улице было уже под сорок.
— Я понимаю, мне бы пораньше вас следовало предупредить, — сказала она. — Но вчера вечером после работы взглянула на себя в зеркало и вижу, что волосы надо подкрасить. Ну я и решила: «Пора привести себя в порядок». А других мастеров в округе я не знаю.
Я нашла в книжке август, четырнадцатое. Страничка была чистой.
— Можем начать в два тридцать или в три, — сказала я.
— Лучше в три, — сказала она. — А сейчас мне надо бежать. У меня не хозяин, а зверь. До встречи.
В два тридцать я говорю Харли, что у меня сегодня будет клиент, поэтому бейсбол ему придется смотреть в спальне. Он ворчит, но сматывает провод и откатывает телевизор в спальню. Закрывает за собой дверь. Я проверяю, все ли готово. Кладу журналы так, чтобы они были под рукой. Потом сажусь возле сушилки и начинаю пилкой подравнивать ногти. На мне розовый рабочий халатик, в котором я всегда делаю прически. Я продолжаю заниматься своими ногтями, время от времени поглядывая в окно.
Она проходит под окнами и звонит в дверь.
— Входите, — кричу я. — Открыто.
На ней черно-белая форма официантки. Значит, сегодня мы обе в рабочих формах.
— Садитесь, дорогая, давайте начнем.
Она смотрит на пилки для ногтей.
— Я и маникюр делаю, — говорю я.
Она усаживается в кресло и вздыхает.
Я говорю:
— Откиньте голову назад. Вот так. Глазки закройте. Расслабьтесь. Сначала помоем голову, а потом подкрасим корни. Вот отсюда примерно, да? Сколько у вас времени?
— Я должна быть на работе в половине шестого.
— Успеем.
— Я-то могу поесть и на работе. А вот что на ужин будут есть Холитц и ребята, ума не приложу.
— Они прекрасно без вас обойдутся.
Я открываю кран с горячей водой и тут замечаю, что Харли оставил в раковине грязь и травинки. Чищу раковину и начинаю все сначала.
— Если захотят есть, вполне могут прогуляться до закусочной. Ничего с ними не случится, — говорю я.
— Не пойдут они ни в какую закусочную. Да мне бы и не хотелось, чтобы из-за меня им пришлось идти куда-то.
Меня это совсем не касается, поэтому я замолкаю. Взбиваю мыльную пену и приступаю к работе. Вымыв, подкрасив и уложив ей волосы, я включаю сушку. Глаза ее закрыты. Она, наверно, заснула. Беру ее руку и начинаю обрабатывать ногти.
— Маникюра не надо. — Она открывает глаза и прячет руку.
— Не беспокойтесь, дорогая. Первый маникюр я делаю бесплатно.
Она снова протягивает мне руку, берет журнал и пристраивает его на коленях.
— Это его сыновья, — говорит она. — От первого брака. Когда мы познакомились, он уже развелся. Но я люблю ребят как своих собственных. Сильнее и любить-то нельзя. Даже если бы я была им родной матерью.
Я чуть убавляю мощность фена, и он теперь лишь слабо урчит. Продолжаю заниматься ее ногтями. Рука ее потихоньку расслабляется.
