Однако эти эффекты генетической корреляции временны. Самцы в итоге станут менее разборчивыми, самкам будет невыгодно обзаводиться украшениями, и это разрушит генетическую корреляцию. Вероятно, в первую очередь исчезнет избирательность самцов. Возвращаясь к примеру птиц с длинными хвостами, самец, отвергший короткохвостую самку, произведет меньше потомства, чем не особо разборчивый самец. У большинства видов действует жесткий отбор против избирательности самцов, и из-за этого межполовые различия в разборчивости развиваются довольно быстро. На приобретение различий в декоре требуется чуть больше времени. Длинные хвосты начнут причинять самкам неудобства своей затратностью, и если самцы не будут уделять их обладательницам повышенного внимания, у самок появятся механизмы, подавляющие формирование “убежавших” мужских украшений. (Как правило, это обеспечивается чувствительностью экспрессии определенных генов к половым гормонам: благодаря ей гены длиннохвостости просто не включаются в телах самок.)
Если бы генетические корреляции признаков у разных полов не были временными, мы бы никогда не наблюдали в природе радикальных межполовых различий. Хвосты у пав были бы такие же, как у павлинов. Соловьихи пели бы не хуже соловьев. Клитор был бы размером с пенис. Гипотеза Дарвина о сопряжении эволюции женского мозга с мужским могла бы быть пригодной разве что для коротких временных отрезков: различия между полами все равно когда-то разовьются, если самцы и самки получают разную выгоду от украшений и выбора партнеров. Генетическая корреляция между полами может объяснить временные всплески повышения декоративности самок и разборчивости самцов, но такие тенденции эволюционно нестабильны. К счастью, есть и второй фактор, гораздо более преуспевший в долгосрочном поддержании сходства между полами.
Ментальные механизмы ухаживания и выбора партнера перекрываются
Глаз павы имеет мало общего с хвостом павлина. Глаза и хвост находятся на противоположных концах тела, состоят из разных тканей и их развитием управляют разные гены. В ходе убегания гены признака, на который действует половой отбор (хвост), могут приобрести корреляцию с генами, лежащими в основе выбора партнера (глаз), – но это максимальная близость, на которую эти признаки способны.
Совсем иначе дело обстоит с умственными способностями, которые мы задействуем при ухаживаниях, – таких как творческий интеллект. Мозговые механизмы, которые отвечают за привлекательное для потенциальных партнеров поведение, и механизмы, позволяющие воспринимать и оценивать такое поведение, связаны гораздо теснее, чем глаза и хвост. Многие нейронные пути, связанные с языком, обеспечивают одновременно и речь, и восприятие речи. За создание и восприятие произведений искусства тоже может отвечать одна и та же эстетическая схема. Чтобы оценить чужое чувство юмора, нужно иметь свое. Без развитого интеллекта судить об интеллекте другого человека трудно. Чем психологически тоньше брачная демонстрация, тем сильнее могут перекрываться психологические схемы, ответственные за ее исполнение и восприятие.
Это перекрытие означает, что в результате убегающего полового отбора, действующего на “психологические” ухаживания, будут развиваться намного менее выраженные межполовые различия, чем в случае отбора по длине хвоста у птиц. Возьмем, к примеру, человеческий язык. Предположим, что он развился в результате классического убегания. Будем считать, что самцы говорили, а самки слушали, и так случилось, что последние стали предпочитать бормочущим мямлям собеседников с внятной и четкой речью. В результате полового отбора языковые способности самцов должны были бы улучшиться: словарный запас возрос бы, синтаксис усложнился, сюжеты историй стали бы затейливее, а идеи – оригинальнее. Но чтобы убегание работало, разборчивость самок тоже должна была повышаться. Как это могло происходить? Самки по мастерству владения языком всегда должны были быть на шаг впереди, чтобы сохранять способность оценивать самцов. Самкам необходимо было понимать, правильно ли самцы используют слова, и поэтому их словарный запас тоже расширялся. Им нужно было уметь замечать грамматические ошибки, и поэтому самки осваивали синтаксис наравне с самцами. И что важнее всего, самки должны были понимать, о чем говорят самцы, чтобы оценивать содержание их высказываний. Даже если бы самцы при выборе партнера не обращали внимания на женские языковые способности, эти способности все равно должны были развиться у самок как часть механизма выбора партнера.
