Тем временем ласки Алекс набрали темп. Бедра ее двигались теперь в унисон, в бессознательном приглашении к более тесной близости. Дункан не из тех, кто отклоняет подобное приглашение. Он оказался внутри с такой легкостью, словно последний раз они только и делали, что тренировались.
В их понимании друг друга и заключалась самая большая странность. Поначалу любовники только нащупывают почву под ногами, осторожно пробуют то и это, ошибаются и исправляют ошибки. А они чуть не с первой встречи ведут себя как давние партнеры. Он словно знает Алекс наизусть, изучил ее предпочтения, реакции, стадии возбуждения. Он даже способен понять, что ей, собственно, от него нужно — секс или утешение.
Вот и теперь, когда влажные горячие глубины сомкнулись вокруг него, рука протиснулась между телами и сжала мошонку. Черт возьми, он едва успел подумать: как пришлось бы кстати почувствовать ее руку, — и вот оно случилось! Выходит, ей так же комфортно с ним, как и ему с ней.
«Потихоньку-полегоньку» быстро превратилось в «во всю мочь», но Дункан уже не тревожился. Не важно, каким образом, но они настроены на одну и ту же волну, а значит, ей нужно то же, что и ему, то есть слияние настолько глубокое, какого у нее не бывало ни с каким другим мужчиной, глубже, чем он сам когда-либо побывал в женщине.
Уже не в силах думать ни о чем другом, Дункан повернул Алекс на спину и с удовлетворением ощутил, как ноги ее оплетают ему торс до того крепко, что колени почти сомкнулись на пояснице. Он двигался, и плоть ее горячо, влажно льнула к нему, сопротивляясь, когда он выскальзывал, податливо открываясь для каждого нового толчка. В сумеречной спальне едва различались черты лица Алекс, но он все равно вглядывался в них, завороженный тем, как приоткрываются ее губы с каждым тихим стоном.
«Глубже, глубже!» — кричала ее плоть, и он повиновался, но даже самые глубокие толчки казались недостаточно глубоки. Волосы на груди слиплись от пота, ресницы намокли, спина стала такой скользкой, что соскальзывали пальцы, но он хотел еще и еще.
Алекс вскрикнула и изогнулась под ним, глаза ее открылись, блуждая невидящим взглядом, голова запрокинулась, и Дункан ощутил, как ее упоение отдается в нем волнами дрожи, неотвратимо толкает его на край той же сладкой пропасти…
Послышался глухой звук, словно от сердитого удара кулаком по стене. Что такое произошло? Соседи возмущаются шумом? Но уже в следующую секунду лоб прошила резкая боль.
— А, черт!!!
— Что случилось?
— По-моему, я раскроил себе череп о стенку!
— Надо приложить лед!..
Но он лишь крепче подмял Алекс под себя, прислушиваясь к замирающим спазмам вокруг напряженного члена.
— Не смей… — Он приподнялся, отклонился так далеко, как только возможно, и мощным толчком погрузился на всю длину, наслаждаясь ее возгласом счастливого изумления. — …даже… — Снова вон из горячих глубин, с риском поддаться властной потребности в разрядке ради болезненно-сладкой паузы перед новым толчком. — …думать…
— Прошу тебя, милый, прошу!!!
— …про какой-то… — Стоило шевельнуться, и Алекс начала содрогаться от нового оргазма. — …лед!!! — Последнее слово вырвалось криком, и он, наконец позволил себе излиться в самую глубь ее тела.
Позже, когда она устроилась поудобнее и дрейфовала в объятиях дремоты, как на теплом морском течении, Дункан осторожно ощупал голову и обнаружил шишку с гусиное яйцо!
Возможно, таким образом квартира Алекс расквиталась с ним за незаконное вторжение. Что ж, отчасти он заслуживал хорошего удара по лбу, но положить на другую чашу весов оказалось нечего: обыск только подтвердил то, что он с самого начала чуял нутром. Алекс, чопорная библиотекарша и по совместительству секс-бомба, — прежде всего хороший человек. Он знал ее как будто целую вечность, видел попеременно то безупречно одетой, то в чем мать родила, и всегда — на работе и дома, беспечно счастливая и под стрессом, даже во время оргазма — она представала той же самой Алекс, сочетающей в себе клубок противоречий и цельную натуру. Женщина с могучим стремлением все упорядочить, неизменно прямая и честная. Похоже, ее самым большим преступлением можно считать попытки насильно приохотить весь мир к чтению серьезной литературы.
