Лили, разогнув ноги, встала с кровати.
— Значит, я не могу обслужить вас или как?
— Думаю, что нет, — нерешительно ответила Тони.
— Тогда не возражаете, если я пойду обслужу другого клиента?
— Конечно, нет, Лили. Мне было приятно с тобой побеседовать.
Тони бегло оглядела палубы «Фолли». Они были заполнены смеющимися нимфами и их тритонами. Сэвиджа, как и следовало ожидать, не было видно, и он, черт возьми, не дождется, чтобы она протирала здесь подошвы, пока он развратничает.
На Керзон-стрит мистер Бэрке открыл дверь, держа наготове ведро. Она с ног до головы окинула его ледяным взглядом:
— Ну и нахал же ты, старый хрыч!
Тони поднималась по лестнице с видом оскорбленного достоинства. Мистер Бэрке, ухмыляясь, покачал головой. Она блестяще справлялась с ролью молодого лорда.
Каждый раз, когда ей среди ночи не спалось, Тони вела дневник. К своему неудовольствию, она заметила, что, по мере того как заполняются страницы, вырабатывается определенный шаблон. Каждая запись начиналась с обливания грязью Сэвиджа, перечисления его недостатков, изложения подозрений относительно его прошлого, затем излияния ее оскорбленных чувств. Потом следовали философские замечания, в которых она объясняла или оправдывала его недостатки. А далее одна-две фразы, из которых было ясно, — что он все больше кружит ей голову, заставляя ее страдать.
Тони, недовольная собой, вздохнула. Решив написать страницу, не имеющую никакого отношения к Сэвиджу, она взялась за перо.
Мужчины! С тех пор как я стала выдавать себя за представителя противоположного пола, у меня открылись глаза. Мужчины, существуя в двух совершенно различных мирах, ведут два совершенно независимых друг от друга образа жизни. В присутствии дам они внешне представляются вежливыми, хорошо воспитанными, благородными, преданными и более или менее цивилизованными. Когда те нет дам, маски сбрасываются и у них не остается ни одного из перечисленных качеств.
Мужчины сговорились создать замкнутый круг с единственной целью — потакать своим желаниям и получать удовольствия. Они едят, что им нравится, пьют все, от чего можно захмелеть, идут куда вздумается, говорят что хотят, бьются об заклад на все, что движется, и тратят огромные деньги на дурных женщин.
В свете существует двойной кодекс для сыновей и дочерей. Девушек воспитывают послушными, вежливыми, скромными и целомудренными. Прежде всего целомудренными. Юношам, напротив, внушают, что «целомудрие вредно для здоровья», и чуть ли не безусых тащат в бордель, где им предстоит показать себя мужчинами.
Труднее всего согласиться с тем, что мужчины устанавливают правила поведения не только для себя, но и для женщин. Из своих наблюдений знаю, что они вольны нарушать эти правила, тогда нан женщинам сие не дозволено. Ради ее же блага юная леди переходит из-под власти отца под власть мужа. Она должна сохранить девственность, чтобы ее повелитель и господин получил удовольствие совершить традиционный, потакающий его желаниям, ханжеский свадебный ритуал.
Мужчинам дозволено, более того, их поощряют, приобщаться к сексу всеми доступными способами, тогда как женщинам можно обучаться только у мужей.
Как быть ей самой? Похоже, что у нее никогда не будет мужа! Антония, задумавшись, оторвала перо от бумаги. Если бы она была свободна выбирать себе учителя, она знала, кто бы им был. Стала корить себя за греховные мысли, но остановилась. Проклятье, считается, что женщины, не могут позволить себе даже думать о таких вещах! Она решила бунтовать, хотя бы только в мыслях.
Тони легла на постель, положив ногу за ногу и закинув руки за голову, и вызвала в памяти фигуру Адама Сэвиджа с полотенцем на бедрах. Он, бесспорно, был самым сильным мужчиной из всех, кого она знала. И самым смуглым. Рядом с обветренной, по-настоящему мужской фигурой Адама она чувствовала себя слабой женщиной. Среди других мужчин было модно выглядеть бледным, выставлять напоказ изнеженные гладкие руки джентльмена. Разукрашенная яркая одежда, напудренные волосы. Ничто из этого ее не привлекало.
У Сэвиджа были грубые, в шрамах, мозолистые руки, как у простого работника, но ей до крика хотелось, чтобы эти руки прикоснулись к ней. Загорелые волосатые руки Сэвиджа вызывали в ней желание потрогать их, почувствовать на ощупь. Ей хотелось приподнять полотенце и разглядеть… все, что там есть. У Антонии пылали не только щеки. По телу пробегала дрожь, кости словно плавились, ею овладевало сильное, до боли, желание.
