— Леди Рэндольф, похоже, что его уже побеспокоили. Я очень хочу увидеться с ним, а теперь больше, чем когда-либо.
— Вы считаете это благоразумным, мистер Сэвидж? — спросила она, надеясь, что он не станет настаивать. И напрасно.
— Уверен, что да. По-моему, после отъезда отца ему много лет не хватало твердой мужской руки. Неправильно оставлять его наедине с горем. Здесь так уединенно, что он возможно, никогда не будет в состоянии стряхнуть с себя меланхолию. Что-то или кто-то должны заполнить пустоту. Думаю, что я смогу помочь. Его надо чем-нибудь занять, вы согласны?
Как, положа руку на сердце, можно было возражать против такой логики? Она хотела оградить Антонию, но в то же время инстинктивно чувствовала, что Адам Сэвидж — это та надежная сила, которую не следует отвергать. Более того, им будет на кого опереться.
— С вашего разрешения я поднимусь поговорить с ним.
Это не был вопрос. Его открытый, прямой взгляд гипнотизировал ее. Этому человеку Роз не была в состоянии отказать.
Услышав стук в дверь, Антония подумала, что пришел мистер Бэрке сказать, что на горизонте чисто. «Входите», — отозвалась она и, не веря глазам, увидела входящего в комнату смуглого мужчину. Моментально рухнули все ее предвзятые представления о своем опекуне. За всю свою жизнь она не видела ничего похожего. Прежде всего, он был крупнее любого известного ей мужчины. Его могучая фигура и широкие плечи заполнили всю дверь. Отброшенные назад густые иссиня-черные, как вороново крыло, волосы скатывались по плечам. Поразительным контрастом на выдубленном солнцем и ветром, цвета красного дерева лице выделялись пронзительные голубые глаза.
Верхнюю губу рассекал начинавшийся от ноздри шрам, но он никак не портил наружности. Наоборот, придавал ей зловещую привлекательность. Сэвидж выглядел пришельцем из другого мира, каковым действительно являлся, более того, в нем было что-то неземное. Словом, был как бог, только что спустившийся с Олимпа.
Представления Адама Сэвиджа об Антони Лэмбе тоже моментально рухнули. Испуганно вскочивший на ноги высокий стройный юноша был так мало похож на мужчину, выглядел настолько моложе своих почти семнадцати лет, что Адам был глубоко разочарован.
— Тони? Я Адам — Адам Сэвидж. Я глубоко огорчен в связи с вашей утратой. — Увидев, как задумчивые глаза юноши наполняются слезами, он подумал, что теперь самое время для ободряющих слов. — Я знаю, как близки вы были друг другу, но если бы твоя сестра увидела тебя сейчас, она была бы решительно против того, что ты хандришь. Я человек прямой, поэтому буду говорить с тобой начистоту. Я понял, что смерть — это часть жизни и ее нужно принимать как неизбежность. Знаю по опыту — чем раньше, тем лучше. Есть много способов справиться с твоим положением, некоторые из них разумные, а некоторые определенно негодные. Мой совет — не вешать носа. Думая о сестре, вспоминай о проведенных вместе счастливых днях. И отныне начинай жить полной жизнью. Разве непонятно, что ты теперь обязан жить за двоих?
Антония была взбешена. Как он смеет врываться без приглашения, да еще приказывать? Видите ли, ему заранее все ясно. Брат погиб, и она должна продолжать жить. Слезы навернулись на длинные черные ресницы, и они, слипшись, торчали как стрелы, направленные на голубые льдинки его глаз. Она считала его самым бессердечным, самым бесцеремонным из всех людей. Ну хорошо, если ему нравится откровенный разговор, она окажет ему такую услугу.
— Я был готов возненавидеть вас, — высказалась напрямик Тони, — но ненависть мне чужда, поэтому я думаю, что не смогу вас ненавидеть. — Тони сунула руки в карманы. — Придется ограничиться презрением к вам.
— О, лучше попробуй меня возненавидеть. Это такое сильное, подобающее мужчине чувство, которое несколько укрепит твой характер, — язвительно произнес Сэвидж.
«Черт бы побрал этого красавчика. У него, небось, и дерьмо не пахнет», — сердито подумал Адам. Тони Лэмб представлял собой наглядный пример неправильного устройства жизни. Испорченному юнцу не только от рождения принадлежали привилегии и титул, но даже боги сочли необходимым одарить его необыкновенной красотой. При этой недостойной мысли Адам почувствовал угрызения совести. Тот факт, что изуродовано его собственное лицо, не давал ему права презирать парня лишь за то, что у того идеальные черты лица. Он вздохнул:
