Сэвидж взял ее на руки и отнес в спальню.
— Я не стану заниматься с тобой любовью в постели Расселла, — откровенно сказал он. Покусал ушную мочку. — Я бы показал такие штучки, что они осквернили бы ее, — поддразнил он.
От таких непристойно откровенных слов по телу непроизвольно пробежала дрожь. Она понимала, что он, черт бы его побрал, намеренно ведет возбуждающие ее речи.
Он положил ее на кровать.
— Ты всегда так напрягаешься. — Сняв с нее туфли, он стал массировать ноги. — Я хочу, чтобы ты расслабилась. Хочу, чтобы спала и видела меня во сне сегодня и каждую ночь, пока я не вернусь за ответом.
Умиротворяюще поглаживая ее белую кожу, он глядел в темноту. Ева оказалась не совсем такой, как он ожидал. Поначалу она привлекала его тем, что была старше, познала замужество и материнство. Он представлял ее сластолюбивой женщиной, образцом материнского плодородия. Вместо этого обнаружил, что она сексуально скованна. Когда она станет его женой, предстоит поработать, чтобы сформировать ее как женщину, которая соответствовала бы его вкусам. Если же она будет не совсем отвечать его требованиям, то он станет помалкивать о своих связях.
Прежде чем покинуть ее, возможно, почти на год, он надел ей на палец перстень. Великолепный переливающийся всеми красками бриллиант в десять каратов. Не обручальное кольцо, а залог того, что он вернется за ответом.
Он стоял у штурвала «Красного дракона», следя голубыми льдинками глаз, не появится ли в мореной тьме что-либо непредвиденное, а мыслями снова вернулся к Еве. Он намеренно не вручил ей перстень, пока она бодрствовала. Она не могла официально обручиться, пока была в трауре. Ему ненужно было видеть ее реакцию на бесценный камень. Он явственно представлял, как расширятся ее зрачки и как похолодеет от волнения в животе при мысли от обладания таким сокровищем.
Улыбка скривила его свирепый на вид рот. Ева, как и большинство женщин, жадная сучка. От этого он не думал о ней хуже; в конце концов, она лишь простая смертная. Она станет превосходной хозяйкой Эденвуда и в свою очередь отдаст ему своих детей.
Сына! Сына на грани зрелости. Ему не терпелось увидеть его. Он передаст ему свой богатый опыт. И дочь, кисло подумал он. Здесь он был не уверен в себе, это верно. Он мало чему мог научить юную девушку, однако мог стать ей хорошим защитником. Мир полон зла. Он позаботится, чтобы никто ее и пальцем не тронул. Но сын… Антони… Тони… ему было не дождаться!
Открыв глаза, Антония увидела, что Роз просидела в кресле рядом с ней всю ночь. Сев в постели, она сначала не поняла, где находится, потом до нее дошло, что она в спальне Антони.
Бабушка, вздрогнув, проснулась, потом с огромным облегчением вздохнула, увидев, что тяжелые испытания не причинили Антонии вреда.
— Где Антони?
— О, милая, мы не знаем, но боюсь, что должны готовиться к худшему, — мягко сказала Роз. — Ты помнишь, что произошло?
Комок встал в горле Антонии, так что она едва могла говорить. Боже милостивый, если она жива, то и брат жив. Они с ним одно целое. Судьба одной это судьба другого. Как же может быть иначе?
Антония проглотила комок. — Шторм налетел ниоткуда. Сразу все пошло не так, как надо. Снасти запутались, и мы не могли убрать паруса. Тони обвязал меня линем. Мы перевернулись, потом нам все-таки удалось поставить «Чайку» на воду, но она полностью потеряла устойчивость. Тони смыло за борт и больше я его не видела, — рассказывала она, глотая слезы.
Антония увидела в глазах бабушки такую муку, что решила не давать волю чувствам, чтобы пощадить Роз.
— Кто-то должен поискать Антони в море. Я пробыла там незнамо сколько времени, прежде чем меня выбросило на берег.
— Его ищет на своем шлюпе майор Блаунт со своим соседом. Вчера вечером я ему передала, что один из близнецов нашелся, но просила с рассветом выйти на поиски другого или обломков «Чайки».
Антония попыталась сбросить одеяла и спуститься с кровати, но, морщась от боли, откинулась назад.
— Тебе больно! — воскликнула Роз. — Сломала что-нибудь!
— Нет… нет, не думаю. — Подняв одеяла стала осматривать тело. — Боже, я вся в синяках.
