— У тебя ни капли совести, — поддел он.
— Это у меня нет совести? У меня нет совести! Сукин сын! — Она набросилась на него и стала колотить кулачками его широкую грудь. — Это у вас нет ни капли совести. Вы готовы на все ради денег, потому что деньги — это власть. Вы плюете на законы. Тайно торгуете всем, что запрещено. Днем затаскиваете в постель влиятельных лондонских матрон, а каждую ночь шатаетесь по борделям. А если говорить о совести, то вы только что купили себе титул, паршивый лорд Блэкуотер!
Сэвидж снова вскипел. Она без конца провоцировала его. Схватив ее за руки, он словно тисками прижал их к бокам и вкрадчивым голосом с угрозой произнес:
— Весь этот нелепый фарс никому не был нужен, и ты это хорошо знаешь, леди Дрянь. Чтобы сохранить свое драгоценное имение, когда пропал брат, требовалось всего лишь объявить, что он уехал на Цейлон утешить мать.
Антония, не произнеся ни слова, ошеломленно глядела на него. Как просто! Господи, почему она до этого не додумалась?
— Я освобождаю тебя от своего бесцеремонного присутствия. Лондонские хозяйки дома ждут возвращения моих ненасытных мужских прелестей. — Серебристый шрам растянулся в издевательской улыбке. Сэвидж помахал всесильной рукой. — Прошу пользоваться гостеприимством Блэкуотерского замка сколько душе угодно. А мне еще предстоит заняться контрабандой во Франции, — довольно правдиво сообщил он.
К вечеру Адам Сэвидж добрался до Дангарвана и взял билет на идущий в Англию корабль. Как ни старался он выбросить из головы Антонию с ее нелепыми выходками, ему это не удавалось. Он вновь и вновь вспоминал каждую мысль, каждое слово с того момента, когда увидел ее спящей в гамаке и когда окончательно понял, что Тони Лэмб — не изнеженный, как женщина, юнец, а настоящая женщина.
Открытие ошеломило его, однако какая-то мысль подспудно не давала ему покоя, но он никак не мог ухватить ее. Только ему начинало казаться, что он вот-вот ее поймает, как она ускользала.
Пересекая Ирландское море, он оживлял в памяти случаи, когда был преисполнен решимости сделать из Тони мужчину. Тяжело вздыхал, вспоминая, как привозил ее домой мертвецки пьяной, передавая в руки мистера Бэрке. Отчетливо помнил, как в конюшне Эденвуда дал ей в руки лопату и смотрел, как она убирает навоз. Его вдруг разобрал смех. Отважная женщина, потому что, черт побери, вычистила по меньшей мере полдюжины стойл.
Он покраснел, вспомнив, как велел Тони забраться в свою постель и потом умышленно дал понять французскому чиновнику, что они гомосексуалисты. Гнев Тони красноречиво свидетельствовал о том, что она поняла омерзительный смысл разыгранной сцены, тем не менее осталась и ухаживала за ним всю трудную ночь.
Черт возьми, неудивительно, что она с таким вкусом обставила дом и выбрала для импорта-экспорта дамские платья и парики — в этих вещах она разбиралась что надо. Как же, скажите на милость, до него ни разу не дошло, что Тони — женщина? К тому же очень красивая и привлекательная.
Адам тотчас оборвал такие опасные мысли. Он ее опекун, она его подопечная, и к тому же самая несносная, способная вывести кого угодно из себя особа. Но что-то в ней вызывало другие, неуловимые воспоминания и чувства. Что же такое вертелось в памяти?
Он докопается до истины в связи с проклятым делом Бернарда Лэмба. Если Антонии угрожает опасность, то он мигом оградит ее от двоюродного братца. Сэвидж прогулялся по палубе, избегая команды и пассажиров, потом, опершись на борт, постоял на носу, чтобы проветриться. Он определенно был не прав в одном. Мужчины будут добиваться ее руки. Красивая женщина, к тому же такая пылкая и страстная, была редкостью. Ее мать, Ева, бледнела в сравнении с ней. Эти задумчивые зеленые глаза, которые в считанные секунды вспыхивали изумрудами, эти длинные стройные ноги… нет, не может быть! Анн! Анн Лэмбет! Не нашлось никаких следов, потому что Анн Лэмбет — это Антония Лэмб!
Эта мысль была невыносима ему. Его внезапно охватила ярость. Еще сильнее, чем при открытии, что Тони — женщина. Хитрая сучка! Эта мысль шокировала его. Господи, да он же помолвлен с ее матерью! Он был опекуном Антонии. По всей вероятности она должна стать его дочерью. Это же равносильно кровосмешению! Опекун, спящий с подопечной, — это же попрание любого кодекса чести, пренебрежение всеми нормами нравственности. Его гнев не знал границ. Его охватила слепая ярость. Он решительно направился к стоявшему за штурвалом капитану.
