— Присутствовал ли на том банкете Жан-Пьер де Гиньяр?
Рауль задумался, припоминая.
— Он был одного со мной возраста, значит, должен бы был сидеть в конце стола… Да. Вполне возможно, что присутствовал.
— Значит, он действительно помнит вас, — сказал Томпсон, которого явно одолевали дурные предчувствия.
— Сейчас я едва ли сильно похож на маленького дикаря, каким был тогда.
— Да… но вы все-таки по-прежнему выглядите самим собой.
— Ну, с этим я ничего не могу поделать, Томпсон.
Мужчины смотрели друг на друга, пока в стойло не вернулся Дафидд, который громко откашлялся и заявил со своим четко выраженным валлийским акцентом:
— Послушайте, мистер Лоренс, сэр. Я всего лишь жокей. Я совсем не разбираюсь в политике, но парни вроде меня разбираются в таких типах, как тот, что только что вышел отсюда. Он из тех людей, которым нравится, что таких маленьких людишек, как я, они могут сожрать с костями и не подавиться.
Рауль не стал возражать, чтобы не обидеть его.
— Я ухожу отсюда, — сказал Дафидд. — Сию же минуту.
Рауль, подумав, принял решение:
— Останься на следующую скачку.
— С какой целью? — опасаясь подвоха, спросил Дафидд.
— Чтобы привести его к финишу первым, — сказал Рауль, погладив шею Халкона Гуэрры.
— Думаете, вам следует это сделать? — спросил Томпсон.
— Дафидд — жокей Халкона Гуэрры. Халкон Гуэрра ни с кем не будет работать так же хорошо, как с ним. — Рауль кивком указал в сторону Дафидда. — Нам скоро потребуются наличные, и ждать дольше нет никакого смысла. У нас появятся хорошие деньги, что будет очень и очень кстати, а вдобавок я продам жеребенка за восемь тысяч гиней еще до конца дня. На данный момент это хорошая гарантированная сумма денег у нас в руках.
— Не знаю, что и сказать, сэр, — сказал Дафидд. — Мне хочется убраться подобру-поздорову из этого раскаленного места.
— Я дам тебе десять процентов от всей выручки, — сказал Рауль.
Для Дафидда это было важным обстоятельством.
— Решено, — сказал он.
Рауль хлопнул его по спине и вместе с Томпсоном вышел из стойла. Он взял свою шляпу, и они оба направились к двери.
— Что нам делать с женщиной? — тихо спросил Томпсон. — С мисс Кардифф?
Они вышли из конюшни.
Рауль поднял лицо к солнцу, согреваясь в его лучах.
— Нам необходимо что-то с ней сделать, не так ли?
— Учитывая, что Жан-Пьер кружит вокруг вас, словно собака-ищейка, нам абсолютно необходимо как-то ее утихомирить.
— Да.
Рауль впервые позволил себе, не перекрывая потока воспоминаний, вновь пережить нежные чувства, охватившие его, когда он обнял Викторию и поцеловал. Воспоминания зажгли желание, и он быстро, пока Томпсон не успел ничего заметить по выражению его лица, надел шляпу и направился к трибунам.
— Я позабочусь о мисс Кардифф. Откровенно говоря, во исполнение этой цели… я считаю, что настало время сорвать бал принца.
— Правда, сэр? — в нетерпении воскликнул Томпсон, услышав о претворении в жизнь долгожданного плана. — Я дам знать людям. Это их очень обрадует.
— Тогда иди и скажи им.
Первые признаки того, что происходит что-то очень нехорошее, Виктория почувствовала, когда возвращалась в свою комнату, отведя Мод и Эффи к их матери, чтобы та окинула критическим взглядом их бальные платья.
Миссис Джонсон платья одобрила, мистер Джонсон нахмурился, подергав себя за галстук, и Виктория ушла, оставив семейство со служанкой миссис Джонсон, которая должна была устранить последние мельчайшие недоделки в нарядах девушек.
Войдя в апартаменты, где проживала вместе с девочками, Виктория направилась к туалетному столику, на котором лежала небольшая кружевная наколка.
Наколка составляла важную часть ее костюма. Платье из темно-синего шелка, подаренного ей Джонсонами, было великолепно, но очень строгого покроя, и отделано идеально накрахмаленными белыми манжетами и воротничком. Но хотя в возрасте двадцати одного года она твердо знала, что ей суждено остаться в девицах, Виктория была хороша собой и надевала кружевную наколку, чтобы любому разохотившемуся джентльмену было ясно, что она не свободная женщина, а дуэнья. Она не вздохнула по этому поводу: так уж сложилась у нее жизнь.
