Тишина окутала их, и Эш заметил, как пальцы Кэрол доверчиво обнимают его руку. Она больше не настаивала, не вздыхала разочарованно и, что самое поразительное, не отводила глаз. Вместо этого даже в полутьме кареты Эш видел ее большие красивые глаза, глядевшие на него с поддержкой и вниманием.
Это было слишком, и вина почти поглотила его.
— Вещи, которые меняют нас, редко приятны. Я уверен, что был избран, потому что находил утешение в приятных вещах, которые не обладают подобной силой.
— То есть там была сила… страсти, Эш?
Он покачал головой.
— Дайте мне вашу руку.
Кэрол протянула руку, Эш мягко стянул с нее перчатку и засунул ее в карман.
— Страсть здесь, Кэролайн.
Эш прижал ее ладонь к окну кареты, тепло ее пальцев согрело холодную поверхность стекла. Кэрол вздохнула от приятного ощущения, и он на мгновение накрыл ее руку своей рукой, заключив ладонь в ловушку между холодом и жаром. Она задрожала и отклонилась к нему, и Эш наслаждался мягким изгибом шеи, награждая ее жаркими поцелуями, пока она не застонала.
Эш убрал ее руку с окна, и оттиск раскрытой ладони напоминал прикосновение призрака.
— Вы видите? Ваш отпечаток на стекле согрел его, но, увы, не мог изменить. Так же и страсть, моя дорогая. Мгновенный побег из нашего мира, но это не оставляет никаких шрамов. Она способна отвлечь, не больше.
Кэрол промолчала, глядя на свой отпечаток, а он тут же пожалел о сказанном.
Кэролайн рассматривала свое отражение в зеркале. Расчесывая волосы перед сном, она думала, правдива ли философия Эша. Значит, он боится, как бы она не привязалась к нему, если такое вообще возможно.
«Слишком поздно. Слишком поздно, чтобы я могла что-то приказывать своему сердцу. Эш может говорить о страсти, не меняющей ничего, а для меня она изменила все. Я не помню, чтобы чувствовала нечто подобное до встречи с ним. И сейчас не могу остановиться… В нем нет ничего, чего бы я не желала».
И в этот вечер он лишь подтвердил тот разговор, который она имела с леди Фицджералд, а именно: как бы он ни хотел ее, нет общего будущего у американского «невзрачного воробья» и английского сокола.
Кэролайн ждала, пока дом не погрузится в темноту и тишину, прежде чем выйти из своей спальни и направиться в комнаты Эша. Она надела новую ночную сорочку и набросила на плечи подходящую по цвету шаль. Их ночное свидание подразумевалось само собой без всяких предварительных договоренностей, это было понятно без слов. Кэрол знала, это знак, что он стал неотделимой частью ее существования.
Трудно представить ночь без него.
Перед камином Эш устроил маленький экзотический пикник: хрустальные бокалы, крошечные сандвичи на серебряном блюде. Все это было разложено на восточном ковре, а вокруг разбросаны подушки. Эш, как султан, восседал на ковре, скрестив ноги, вырез расстегнутой рубашки открывал его мускулистый торс.
— Я подумал, на тот случай, если вы проголодаетесь, поздний ужин не помешает…
Кэрол округлила глаза, опускаясь на ковер рядом с ним и бросая шаль на кресло.
— А ваши слуги ничего не знают…
— Я ни на минуту не сомневаюсь во всеведении Годвина, а вы?
Кэрол улыбнулась:
— Да, но я предпочитаю хранить в секрете свои сны.
— Ах, чудесно! Поговорим о снах! — Эш чуть-чуть подтолкнул ее, от чего она рассмеялась. — Я хотел бы убедиться, что на этот раз вы не спите, мисс Таунзенд!
— Как благородно с вашей стороны.
На этот раз рассмеялся Эш.
— Почему вам так легко со мной? Я не знаю никого, кто бы делал жизнь такой занимательной… не прилагая к этому ни малейших усилий. Я сам другой, когда вы рядом, Кэролайн, и это не то чувство, которое разочаровывает.
Пожав плечами, Кэрол сделала глоток портвейна.
— Может быть, это потому, что мы сначала ужасно не нравились друг другу?
— Но при чем тут это?
— Я думаю, ни один из нас не старался превзойти другого. И вот теперь мы пришли к тому, к чему пришли.
— Кэролайн, — начал он осторожно, — то, что я сказал в карете о страсти…
— Ах, Эш, есть много людей, которые проживают свою жизнь, понятия не имея о страсти. Не то чтобы тихая жизнь пугала, но если ты не имеешь выбора… тогда ничего и не ждешь, правда?
