Посмеются, да и всё.
Он начал рассказывать детективу: как они заговорили за бриджем о соблазнах. Просто приятельская забава — посмеялись тогда над этим, а чтоб проверить, что может получиться, он взял и сделал. Почему только его голос звучал так неуверенно, так неубедительно? Детектив не замедлил шага, не повернул головы. Его деловая мрачность пугала. Майклу показалось, что он вообще не обращал внимания на слова, подумалось даже, что такой низколобый исполнитель просто не способен понять… Он решил сыграть на чувствительной струне.
— Послушайте же, ради Бога, меня жена ждет!
— И детки, а как же!
— Да, и детки.
Детектив резко повернул шею в грязном воротничке и криво ухмыльнулся:
— И Санта Клаус в этом году не придет, — сказал он.
Майкл понял, что нету смысла объяснять — одна потеря времени.
— Что с вами говорить, — сказал он сдавленным голосом. — Вы так привыкли к обращению с преступниками, что видите в людях одних преступников, ex post facto [1].
— Это точно.
Когда его привели в участок и без церемоний представили дежурному лейтенанту, Майкл снова попытался объясниться. Но что‑то такое было написано на лицах лейтенанта и сержанта во время рассказа, по которому Майкл понял, что дело плохо. Конечно, они не поверили ему ни на йоту. Но, посоветовавшись, всё же решили позвонить Брайанту, Гурвицу и Смиту и расспросить. Сержант пошел звонить, а Майкл уселся на деревянной скамье. Прошло пятнадцать минут, тикали часы, а лейтенант что‑то медленно записывал в журнал и часто пользовался промокашкой. Послали еще одного сотрудника посмотреть, нет ли на Майкла чего в картотеке. Этот господин вернулся первым и доложил, что ничего нет. Лейтенант чуть оторвал глаза от журнала и продолжал писать. Тогда упал первый тяжелый удар. Сержант доложил, что не смог дозвониться до Смита (еще бы, подумал Майкл, он сейчас где‑то у Сквигглов), но поговорил с Гурвицем и Брайантом. Оба понятия не имели ни о каком пари и оба, как ему показалось, нервничали. Сказали, что они мало знают Лоуса: так просто, знакомые, и дали понять, что не хотят ни во что вмешиваться. Гурвиц добавил, что у Лоуса, кажется, большие денежные затруднения.
Тут Майкл вскочил, ощущая, как кровь приливает к его лицу:
— Вот вруны, черт бы их побрал! — заорал он. — Ну, трепло же…
— Увести! — приказал лейтенант, подняв брови и сделав жест ручкой с пером.
После пятиминутного телефонного разговора с Дорой Майкл пролежал в камере всю ночь, не сомкнув глаз. Что‑то в холодном тоне Доры испугало его больше всего прочего.
А когда Дора пришла переговорить с ним на следующее утро в девять, тревога оказалась вполне оправданной. Дора была далекой, холодной и решившейся. Совсем не такой, как он надеялся: исполненной сочувствия и желания помочь. Она не предложила нанять адвоката или что‑то сделать, а спокойно выслушав его рассказ, отнеслась к нему, как показалось Майклу, как к беспардонному вранью. И снова как тогда, когда он пересказывал этот совершенно пустячный эпизод — обсуждение «соблазнов» за игрой в бридж — говорил о выпивке, о пустом пьяном задоре произвести совершенно безвредный маленький опыт, снова, как и тогда, когда он рассказывал всё это детективу из магазина, он ощущал, как неискренне и неубедительно звучит его голос. Как если бы он сознавал себя виновным. В горле у него пересохло, он всё время запинался, терял мысль, вставлял какие‑то не те слова.
Когда он, наконец, кончил, Дора молчала.
— Ну скажи же хоть что‑то! — рассердился он прождав минуту Не смотри на меня так! Я же не преступник!
— Я найму тебе адвоката, — сказала Дора.
— Ну, Дора, неужели ты думаешь…
Он смотрел на нее, не веря себе: неужели она действительно думает, что он — вор? И вдруг, снова взглянув на нее, он осознал, сколько времени ушло с тех пор, когда эта женщина была ему по–настоящему близка. Как далеко отплыли они друг от друга! Она была ожесточена, да, именно ожесточена его неудачами. Всё это время в ней постепенно накапливалась обида. Обида на его неспособность заработать деньги для детей, на мелкое вранье и уловки, к которым они вынуждены были прибегать из‑за неоплаченных счетов, унизительное упрашиванье кредиторов, частые переезды из города в город — она не раз говорила ему, и это было правдой, что у нее из‑за этого нет друзей — и, он это знал, ее обижали его веселые вечеринки с Гурвицем, Брайантом и Смитом, которые были для семьи непозволительной роскошью. Наверно, действительно были. Но разве нельзя дать мужу хоть какую‑то поблажку?..
