Правительский дворец представлял собой лабиринт. Суйюн нырнул в узкий коридор, значительно сокращавший путь до его комнаты. Вдруг он остановился у двери, ведущей в другой коридор. Голоса с той стороны подтвердили то, что уже подсказало его внутреннее чувство Ши, — то были госпожа Кицура и еще две дамы. Монах распахнул дверь и отступил в сторону, чтобы дать дамам пройти.
— А, брат, — проговорила Кицура с улыбкой. — Карма привела нас в ваше общество. Очевидно, это благоприятная карма.
Спутницы Кицуры улыбнулись и кивнули, соглашаясь.
— Мои учителя всегда советовали обращать глухое ухо к словам лести, но они не предупреждали об истинной силе таких слов. Я польщен.
Монах поклонился.
Компаньонки проследовали вперед, и Кицура направилась вслед за ними, но вдруг, поравнявшись с монахом, покачнулась, будто почувствовав внезапную дурноту, а Суйюн поспешил поддержать красавицу. Прежде чем монах успел принести извинения, ей стало лучше, и дама плавно пошла дальше, но ее прелестная ручка оставалась в руке Суйюна до последнего мига.
Монах еще несколько секунд стоял, придерживая уже никому не нужную дверь. Наконец он очнулся от произошедшего и представил, как глупо выглядит. Суйюн продолжил путь, но пропустил нужный коридор, остановился с ощущением, что заблудился. Никогда прежде рядом с ним так близко не оказывалась женщина, никогда прежде он не касался руки женщины за исключением болящих. Теперь молодой человек испытал настоящий шок. Поразила его и собственная реакция на этот маленький инцидент.
Лесть как искушение едва ли могла сравниться по силе с нежностью женского тела. С трудом Суйюн изгнал воспоминания о происшествии, но одна мысль возвращалась вновь и вновь, а именно: что падение было не случайным. Он не сомневался в этом.
Теперь его неотступно мучили две мысли: одна — о разговоре с бывшим наставником, другая — о внезапном обмороке госпожи Кицуры.
Сад скульптур в правительском дворце не был создан великим художником, но это и не важно. Сама природа здесь явилась и превосходным скульптором, и материалом, а лучше этого ничего не может быть.
Суйюн пересек террасу лотосов в конце сада и остановился полюбоваться вечерним светом. Все будто покрылось таинственной дымкой. Можно было почувствовать, как камни, нагревшиеся за день, отдают тепло холодному воздуху. Ветер, доносившийся с моря, то походил на легкое дыхание, то резко налетал и снова почти исчезал. Пожалуй, ни один человек не смог бы описать это словами. Совсем скоро все вокруг накроет прохлада северной ночи.
Суйюн пришел в сад, чтобы медитировать и избавиться от некоторых ощущений. Он остановился у скульптуры, изображающей Дракона Гор, и стал рассматривать испещренный канавками песчаник. Монах испытывал благоговейный трепет перед творением природы. Сколько человеческих жизней зародилось и кануло в небытие, пока создавался этот камень. Художница, одна из придворных дам императрицы, установила три камня так, что если смотреть с севера, то казалось, что чудище делает стойку, а если с юга — то спит. При вечернем освещении все это производило гораздо более глубокое впечатление, чем в любое другое время суток. Суйюн готов был бесконечно наслаждаться мастерством художницы.
До него донесся шум водопада, и монах отправился вниз по тропе, ступая по камням. Суйюн бывал в саду не единожды и знал, что водопад, обрушивающийся с горы, совершенен. Древний причудливо выщербленный монолит напоминал огромное лицо. Усиливался эффект растущими там невысокими деревцами.
Суйюн подошел совсем близко к водопаду и увидел там госпожу Окару. На коленях у нее лежал планшет с листом бумаги, в руках — кисточка. Когда монах приблизился, она начала рисовать.
— Простите меня, госпожа Окара. Я не знал, что вы здесь. Не хотел помешать вам.
Художница была одета в простую хлопчатобумажную блузу и, конечно, сильно смутилась тем, что ее увидели. Монах поклонился и повернулся уйти.
— Брат Суйюн, не извиняйтесь. Я все равно почти не работаю, а больше предаюсь воспоминаниям. — Она мило улыбнулась. — Присоединяйтесь. Освещение меняется каждую минуту. Видели?
