Похлопочи, чтобы тебя никогда не перевели сюда, брат, эта страна словно создана для войны, я чую славу, которой мы могли бы достичь, но в мирные времена здесь так же волнительно, как на кладбище, погребенном песчаной бурей. Да, страна песчанней, чем усы шотландца. Пусть остается твоим жилищем прекрасная Ланка, то есть остров, или надо говорить прекрасный Ланка? Видишь, я и родов уже не различаю. На случай, если тебя против ожидания забросит в эти края, шлю тебе отчет о борделях нашей большой деревни. Их три. Удивительно, не правда ли? Один ипподром и три борделя. Что еще нужно англичанину? Один из борделей являет собой точную копию бомбейского или бародского женского дома (как выражается мой верный слуга Наукарам), более или менее изысканное заведение с пристойными танцевальными представлениями, наполненное созданиями, с которыми можно превосходно общаться, конечно, при условии, что владеешь синдхи или персидским. Я делаю в языках успехи, и дабы их закрепить, регулярно наведываюсь в это заведение. Во втором борделе рассмотреть можно немного, как и предусмотрено, пар клубится, а клиентов натирают разноцветной глиной, так что мужчины разного происхождения могут общаться друг с другом. Пока они сидят молча, соучаствуя в пантомиме, различия между ними дремлют. Глина якобы полезна и после одного или двух часов в ее объятиях очищается не только тело, но и вожделение. Я испробую это на днях и, конечно, напишу тебе отчет, мой дорогой Эдвард. Третий бордель пользуется самой дурной славой, и говорят о нем только прикрыв рот рукой. Его называют классическим словом «лупанарий», и это дом, где себя предлагают мальчики и юноши. Принадлежит он, судя по слухам, знатному эмиру и посещается в основном провинциальными аристократами. На нашем армейском наречии он зовется салоном для игры в очко, что меня изрядно веселит. В этом храме греха я пока не был и не испытываю склонности туда заглядывать, но подозреваю, там взору является такое, что больше нигде не выглядывает на свет. Кстати о борделях, я ввязался в один диспут, так мы коротаем здесь вечера, — из кого получаются лучшие куртизанки, из индусок или из мусульманок. Ты и представить себе не можешь, сколь жарок наш спор. Причем ведется на исключительно высоком уровне. Неоспоримый аргумент, по моему убеждению, гласит, что преимущество на стороне индусок, ибо им традиционно известна сакральная проституция, и потому услаждение мужчины коренится в служении божеству. Твой опыт обогатит разговор, умоляю, поведай, какой твой приговор?
23. НАУКАРАМ
II Aum Manomaaya namaha I Sarvavighnopashantaye namaha I Aum Ganeshaya namaha II
— Сегодня у вас особенно плохое настроение.
— Это все жена, она меня донимает. Не дает мне спокойно работать. Мне нужно вечерами время, мне нужно заниматься твоим письмом, нужно обдумывать, выбирать, укорачивать, переписывать. Твое задание требует особого внимания.
— Так я теперь еще виноват и в ваших спорах с женой.
— Продолжим. Итак, ты презирал его, потому что он переодевался мусульманином. Тебе было стыдно в его присутствии?
— Меня никогда не было рядом. Когда он уезжал переодевшись. Иногда он по неделям не возвращался.
— Тебя с ним не было?
— Нет. Подумайте сами. Столько стараний с переодеваниями, а потом вдруг слуга — неверный? Из Гуджарата? Невозможно. Эти люди общаются лишь с себе подобными. Я оставался в лагере. Где никого не знал. То есть я, разумеется, хорошо знал некоторых других слуг в лицо или слышал о них. Но я невысоко ставил их общество.
— А сипаи?
— Они не снисходили до нас. Они считали себя чем-то лучшим. Можете себе такое представить? Они тоже всего лишь слуги, причем выполняют для своих господ самую грязную работу, какую только можно себе представить. Грабят и убивают. Но считают себя лучше тех, кто следит за порядком в доме.
— А его сослуживцы? Что они говорили о его переодеваниях?
— Не знаю. Я редко их видел. В нашей палатке мы не могли принимать гостей. Но мне говорили, что офицеры стали обзывать Бёртон-сахиба «белым негром». Они полагали, он изменяет своему народу, одеваясь как дикарь.
