Ты прости меня, мне сегодня грустно. Осень пакостит душу, а скоро придет ненавистная зима, наступят холода, я буду мерзнуть, кутаться в пуштун, который Ты подарила мне...
Прости.
Ты знаешь, а может, мне удастся сочинить себя, тогда Ты снова будешь со мной. Я сочиню себя таким, как ты хочешь, и смогу каждый день водить Тебя в твой любимый ресторан...
Кудрявый молодои человек не успел ничего написать дольше, потому что Евгений Михайлович вырвал у него лист, скомкал его и буквально заорал:
- Поедем немедленно к ней, я ей скажу, что такими людьми бросаться невозможно, такие, как вы, рождаются раз в сто, нет. в тысячу лет...
- Евгений Михайлович. - сказал молодой человек, - простите меня, но всю эту комедию на десяти страницах я написал только для вашей последней реплики. Я, видите ли, изучаю вас то недолгое время, что вижу.
Мне интересна ваша улыбка, ваша хмурость, ваша отрешенность, я только никогда не слышал, как вы кричите, вот мой эксперимент удался... Я вывел вас из состояния депрессии, вылечил. А что до вашего благого порыва примирить меня с моей возлюбленной, - так не надо этого делать, все разрешится само собой. Ведь нас всех тоже кто-то сочиняет, может быть, кудрявый молодой человек, а, может, Ананкина из 4-й бригады... Кстати, книгу судеб я заказал в Библиотеке бытия, BOTTOM, полистайте...
- А чем вы собираетесь закончить этот рассказ?
- А чем угодно, любой строкой из известной вам книги. Например: "А знаете ли вы, что у Алжирского бея под самым носом шишка'*"
- Все это хорошо, - возразят мне, - но дочь профессора работает в "Независимой газете".
- Ну и что, - отвечу я, - пусть себе радуется жизни, милашка...
Евгений Михаилович умер в Москве, не дожив до перестройки.
РАНА НА СПИНЕ
1.
С/тас Пригорин был громадного роста, широкоплеч, но не сутул. И сапоги носил самые большие. В сорок четвертом зимой был ранен под Ленинградом. Валялся в январском снегу, пока его не подобрали санитары. Выходила его медсестра Ирина.'На фронт Стае больше не попал.
В этот же год на Ирине женился. Детей у них не было.
Стас был ранен в спину. Она болела, и врачи в сорок восьмом и дальше отправляли его к теплому морю залечивать старые раны.
Сломался Стае Пригорин на желтом песчаном берегу в Ялте. Волны рассыпались о валуны и мелкими брызгами окатывали Стаса. Ирина уже уплыла. А он стоял на берегу, докуривал папиросу, пыльную, как кипарисы на центральной улице, и безвкусную, как теплая вода.
- Папка, - услышал он сзади себя голос ребенка, - а что это у дяди на спине?
Стае не обернулся, потому что знал, на спине у него страшные рубцы от осколков снаряда. Он курил, ждал, что же ответит "папка". Однако последний с ответом не спешил. Стае ждал долго, но так как ответа все не было, оглянулся. Отец и сын были далеко. В воду Стае в этот день не ходил, просидел целый день на берегу в майке, курил. Ирина была тут же рядом, что-то вязала. Стае курил, закопав громадные ноги в желтый песок.
На следующий день он купаться не пошел и майки своей не снял, сидел в той же позе. Детский беспечный голос снова, как в первый раз, сказал:
- Папка, видишь, вон тот дядя. у которого рана на спине.
Стае снова не повернулся.
- Пап, а паи, а почему она у него на спине?
- Всякое было на войне, сынок, раны не выбирают.
- Но почему же на спине, - допытывался ребенок. - ведь пули летят спереди,а? Пап?
Стае бросил окурок в воду, скинул майку, нырнул. Плавал он отлично. высунул голову из волы у самого флажка, поплыл к горизонту саженками. Далеко от берега увидел, что не снял часы. Не вернулся, поплыл дальше.
Вечерним поездом с Ириной из Ялты уехал. О войне с друзьями не говорил. Молчал.
О войне с друзьями говорила Ирина.
... Тогда под Ленинградом, когда снимали блокаду в сорок четвертом, в тонком январском снегу - все были героями. И Стае был, взводом командовал.
Говорила она это с надрывом, боясь, что ей не поверят, почти в истерике.
Взводом командовал Стае Пригорин, а когда вдруг хлестнуло шрапнельным дождем, разорвался рядом снаряд, закрыл своим телом Стае Пригорин друга. Оттого и рубцы у него на спине, а не на груди.
