Марго выпрямилась, восстановив свой прежний облик.
— Приходите через неделю, — сказала продавщица.
— Хорошо, непременно! — согласилась Марго.
На улице сумеречно. Жидкий свет фонарей. Машины мчат с включёнными фарами. Марго пошла к железнодорожному вокзалу на трамвай. На седьмом номере доехала до Фокина, затем сделала пересадку на троллейбус. Она поднялась на свою башню. Дома никто не ждал. И всё‑таки ей представлялось, что Орест подогревает чай и смотрит телевизор в ожидании звонка в дверь. Он будет встречать, как всегда, нагишом. Он просто не любит одежды, которая буквально сама спадает с него: то пуговица отлетит, то резинка лопнет, то жарко.
— Оденься! — велит ему она. — Соседи увидят в окно.
Взглянув на неё волоокими, как у телёнка, глазами, он накидывает рубашку, а через пять минут опять ходит нагишом. Она смущается, а он смеётся: чудная щербинка, ползуба нет, обломал в детстве, говорит, что упал с дерева, когда обрывали листья, чтобы приблизить зиму.
Город выматывал Марго; усталая, она стоит на пороге. Переводит дух и, не снимая перчатки, нажимает на звонок. В тот же миг нараспашку отворяется дверь — картина прежняя, желанная. «Какая симпатичная непристойность!» Она заслоняет обнажённого мальчишку своим телом, принимая его в объятия.
Она с улицы, холодная, заснеженная, а он всегда такой горячий!
— Фу, наконец‑то, добралась! Как ты без меня? — с поцелуем произносит Марго.
— Скучаю, моя красавишна!
Озябшие руки она отогревает о его горячее тело.
— Давай‑ка, помогу тебе снять этот кожаный футляр, — говорит Орест.
Марго ставит ногу на табурет и жестом показывает на сапог. Он садится на корточки, расстёгивает молнию, помогает стянуть сапоги — с одной ноги, потом с другой.
— Долой вериги! — произносит она.
Жизнь опять превосходит её ожидания и воображение. Марго переодевается долго, очень долго. Он всё время мешает ей, как её любимая собачка.
— Ах, какой ты лизунчик! Скоро, скоро будем ужинать. Чем это у нас так вкусно пахнет, мой поварёнок?
Затем она идёт в ванную, тщательно смывает с лица крем и грим. Вот такой простой она нравится ему куда больше; в своём доме, среди своих вещей она совершенно другая женщина, естественная, а на работе или на улице не похожа на саму себя: чопорная, надменная, пугливая. Орест не может привыкнуть к таким метаморфозам. Он накрывает стол на кухне.
— Будем ужинать, что Бог послал, — сообщает Орест.
Они выпивают по сто грамм водки — «с устатку». Потом еще по стопочке, а недопитая бутылка исчезает в холодильнике. За ужином Марго начинает жаловаться на своих коллег, на студентов, на маму, на подругу, на город, на погоду и еще на что‑то…
Он, как всегда, утешает, утешает, любит, любит, любит…
— Сегодня поздно ночью будут передавать концерт Мадонны в Барселоне, впервые показывают по нашему телевидению, хочу посмотреть, — позёвывая, объявляет он.
— А, это та самая белокурая бестия? И послушаем, и посмотрим, — соглашается она.
— Я пойду купаться, — говорит он.
— Только быстренько! Ты такой взмыленный, вся спина вспотела. И под мышками пахнет, а приятно. Почему ты не выбриваешь их? Какой у тебя терпкий запах! А чем пахнет потайной кармашек? — приговаривая, Марго берёт его мальчика.
Она со смущением обнаруживает, что он возмужал, набрался силы, крепыш, как новобранец.
— Ах, фигляр какой! На кадета похож!
— ……….
Он всегда посмеивается над ней. Какие милые фривольности!
Марго предпочитает не отягощать их совместный быт интеллектуальными разговорами, ведь за день так намаешься, говорит она, что к вечеру чувствуешь себя выпотрошенной краснопёркой. К тому же он, невыносимо наивный, может понять её неправильно. Как случилось, что он приручил её?
Она слышит, как скрипнула дверь в ванную, и полилась вода. Убавив громкость телевизора, она взяла в руки «Новый мир». Вдруг потянуло холодом. Это был не сквозняк. Неприятная мысль о расплате за счастье, обыкновенное человеческое счастье, которое никогда не даётся даром, вынесла её из благодушного настроения. Какую же цену она должна заплатить?..
Её охватил страх. Разница в возрасте, как корда, держит их на расстоянии; вернее, эта корда существует для неё. «А ведь он мог бы быть моим сыном, ровесником моего ребёнка, если бы не аборт…» Марго невольно закрыла глаза, и тяжелый стон вырвался наружу. «Дурочка, надо было рожать!» — слышит она голос мамы. Теперь она соглашается с гипотетической перспективой быть матерью — одиночкой. Поздно. «Он не любит меня, он просто играет в любовь, ему что‑то надо от меня. Иначе, зачем ему спать со мной?» Она уверена, что бескорыстной любви не бывает. Отсюда её мнительность.
