— Где ты был? Гадкий, я не люблю тебя! Зачем не приходил ты так долго к своей Напэ?
— Не пускали, — был короткий ответ.
Друзья обнялись.
— Меня били, — признался Антем.
— Уйдем к нам в камыши; моя мать никогда не бьет меня. Я делаю все, что хочу. На дне у нас прохладно, и голове совсем не больно от солнца.
— Мне нехорошо под водой. Душно и хочется кашлять.
— Это ничего. Ты можешь привыкнуть.
— Не могу. Пробовал.
— Ах, эти люди такие несносные, никогда не слушаются. Старый Лампрокл, что свалился к нам в воду в позапрошлом году, очень хорошо привык. По ночам он даже вылезает на берег и забавляется тем, что пугает прохожих. Я его тоже немножко боюсь. Днем он лежит на дне, зарывшись в иле, а ночью, когда восходит луна, он встает и выплывает… Борода белая, длинная, а сам страшный…
— Ни за что не полезу к вам на дно! — вскричал мальчик.
— Моя мать сказала, что он меня не смеет трогать. Я попрошу ее, чтобы он не смел трогать и тебя.
— Все-таки боюсь. Мне будет скучно без моей матери и отца.
— Да ведь твоя мать тебя била… Да она тебя еще не раз побьет. Вот она бежит… Прощай! Я на тебя сердита и не хочу тебя целовать.
И маленькая нимфа юркнула обратно в камыши…
— Ты что тут такое делал? — подбежала встревоженная Симетида.
— Говорил с Напэ…
— Вот я тебе покажу, как с ней разговаривать!.. Вот тебе!.. Вот тебе!.. Вот тебе!.. Не ходи к речке! Не ходи к речке!.. Не ходи к речке! — приговаривала мать, осыпая ударами Антема.
Горько плакавший мальчик был доставлен затем обратно домой…
Когда, в поисках сочувствия, он встретил своего мохнатого друга, тот сконфуженно отвернулся от Тема и, вильнув разик хвостом, пошел за угол каменной стены, окружавшей двор.
Ребенок понял, что Филакс был тоже наказан. Он побежал вослед своему верному другу, нашел его и снова заплакал, обвивая ручонками шею умного пса. Тем шептал ему на ухо жалобы на жестокость матери, на ее запрещение ходить к реке, и слезы ребенка одна за другой катились по шерсти собаки. Филакс сперва отворачивался, стараясь не смотреть на мальчика, бывшего невольной причиной испытанных им жестоких побоев, но мало-помалу старая дружба взяла-таки свое, и он, повернувшись к Антему, несколько раз лизнул его в лицо своим горячим розовым языком…
Пришла зима. Наступили жестокие холода. Люди старались не выходить из теплых, обмазанных глиной жилищ и сидели там у дымящихся очагов, коротая время за работой. Мужчины плели охотничьи и рыболовные сети, чинили обувь, резали из деревьев кубки, из гибких зеленых прутьев ивы делали красивые корзины. Женщины пряли шерсть и искусно ткали холсты. У отца Антема Керкиона часто собирались соседи.
Вернувшийся из-за моря Хейрекрат рассказывал про чужие страны, которые он посетил, плавая на Финикийской галере. Иногда он показывал раны, полученные им в бою с чужеземцами, или подражал голосу виденных им диких зверей.
— От Счастливых островов мы поплыли к югу, — повествовал об одном своем приключении Хейрекрат, — и несколько лун двигались вдоль берегов, пока не прибыли в страну желтых людей. Климат там знойный, и жители носят синие зонтики. У них короткие копья, кривые мечи и золотые кольца в ушах. Мужчины, подобно женам, носят браслеты и ожерелья. Мы взяли там большую добычу и разграбили пять городов. Между прочим, нам досталось много варварских женщин. На нашу галеру их пришлось три… У них были длинные, как хвосты фессалийских коней, блестящие черные волосы. Они очень нас боялись и первое время ничего не хотели есть. Одна из них была дочка жреца. Нам следовало продать ее в соседнем городе и получить дорогую цену, но начальник флота спешил отплыть от берега. Поднялась буря и разбросала суда. Нашу галеру отнесло далеко в открытое море. Я в то время не греб: у меня была ранена вот эта рука и, кроме того, болела голова, которую хотел пробить палицей какой-то длинный, тощий, белобородый старик на берегу. Поэтому я все время лежал на палубе, привязанный к мачте, чтобы при крене галеры не очутиться в волнах.
Три дня нас носило по морю и наконец прибило к маленькому острову. Мы нашли удобную бухту и причалили к лесистому берегу. Судно наполовину вытащили на песок и всей толпой, кроме меня, трех женщин, запертых на засов в каюте, и одного сидонца с больной ногой, отправились на остров поискать воды.