Джефри. – У меня огромный жизненный опыт, и я наплевательски отношусь к нему. Чего вообще стоит этот самый опыт, если какой-нибудь мальчишка запросто обставит тебя только потому, что ему неожиданно пришло в голову то, что никогда не приходило тебе?
Лукреция. – И еще вы очень напряжены, это видно невооруженным взглядом. Расслабьтесь, и сразу же забьете черный направо.
Джефри. – Как?
Лукреция. – Забить?
Джефри. – Расслабиться.
Лукреция. – Улыбнитесь. Улыбка так редко воцаряется на вашем челе. Окружающим это должно понравиться.
Джефри. – Улыбка – это всего лишь результат соответствующим образом напряженных лицевых мышц. Напряженных, мисс Фейзероу. Напряженных, а не расслабленных! Окружающим нравится лишь сумма прописью при условии, что эта сумма достаточно серьезна. Представляете, если бы все они объединили свои требования и запросили больше, нежели я смог бы им дать? Мысль об этом заставляет постоянно находиться в напряжении. В молодости и сейчас. С мужчинами и женщинами. На Советах директоров и на Соломоновых островах, где однажды в жизни расслабуха была настолько полной, что хотелось остаться там навсегда. Я всю жизнь держал боевую стойку. Меня били, порой нещадно, безо всяких правил, сбивали с ног, но я ухитрялся подняться, и тогда поверженным оказывался тот, кто уже торжествовал победу. Я держался всю жизнь, и это, пожалуй, единственное, что мне в ней удалось. Не играйте с судьбой, Лукреция. Если удар за ней и шар на игре, он обязательно окажется в лузе.
Лукреция. – Что же делать?
Джефри. – Сделайте снукер. Если вам повезет, судьба промажет разок-другой, а вы тем временем что-нибудь придумаете.
Лукреция. – Выходит некто и говорит: «За то, что вы так хорошо держались, вам причитается»… Разве за то, что вы держались, вам причитается?
Джефри. – Все, что мне причиталось, я уже получил от окружающих меня людей. От тех, кого в глаза не видел. От дочери. От супруги, к счастью, бывшей, которая, кстати, отнюдь не хуже всех прочих женщин и приятно отличается от них своей предсказуемостью: ты всегда знаешь, сколько она запросит. Я в том благословенном возрасте, когда начинаешь понимать, что кое-какие повороты ты проскочил, а обратной дороги нет. У меня есть все, что можно пожелать. Есть ли смысл держаться?
Лукреция. – Скажите, Джеф, с поправкой на вашу обеспеченность и просветленность, чего бы вам больше всего хотелось?
Джефри. – Бросить все, смотреть на облака и думать о том, что они несутся к югу…
Лукреция. – Я уже докладывала вам, сэр, что у нас юго-западный ветер, так что ваши облака сегодня несутся на северо-восток.
Джефри. – При всей вашей многогранности, мисс Фейзероу, в вас напрочь отсутствует романтика. Неужели хотя бы сегодня нельзя было бы исказить эту конфиденциальную информацию?
Лукреция. – Ветер – необузданное дитя природы, сэр. Даже вам не по силам повернуть его к югу.
Джефри. – Как изменилась жизнь!.. Когда-то стриптизершей считалась особа, появлявшаяся у шеста в пижаме. А теперь женщины берут на себя смелость просвещать нас в области атмосферных явлений.
Лукреция. – Какая связь между интеллектуальным ростом женщины и стриптизом?
Джефри. – Та, что, выросши интеллектуально, они стали раздеваться где угодно, по поводу и без, и никто не называет это стриптизом… Снукер!.. Раз уж предсказание погоды для вас – плевое дело, может, скажете, какие новации нас ожидают в деле поголовной стриптизации населения?
Лукреция. – Что вы имеете в виду?
Джефри. – Все уже разделись. Что дальше?
Лукреция. – Дальше они начнут одеваться.
Джефри. – Очевидно, это как-то связано с предстоящим изменением климата. А на столе меж тем остался один-единственный шар – черный – и сейчас вы его забьете.
Лукреция. – Не сомневайтесь!
Джефри. – Кажется, я опять проиграл. Вот так всегда, когда дует этот чертов юго-западный ветер.
Занавес
