Мираса сидела, сложив руки на груди, затуманенными от слез глазами глядела на сына. Дрожащим голосом сказала:
— Сынок, у твоей жены сердце кровью обливается. Детишки то и дело спрашивают: где отец? Что ей ответить? Ты и объяснить ничего не хочешь. Скажи, что случилось?
Магеррам медленно приподнялся, сел:
— Что случилось! Я думал, что даже под дулом пистолета не поступлюсь своей честью. А дядя опозорил нас. Я никогда не смогу ходить по земле с высоко поднятой головой, не посмею глянуть людям в глаза. Абасгулубек не жалел своей жизни ради людей. Наш род вечно будет носить на себе проклятье.
Вели, чтобы успокоить его, проговорил:
— Ты прав, Магеррам. Но ведь не ты стрелял в него. Это сделал Гамло, и ему отвечать.
Магеррам горестно покачал головой:
— Это произошло почти на моих глазах...
...Однажды мы остановились в Довлетабаде, это в Иране. Пришли в лагерь женщина и несколько мужчин. Женщина так рыдала, будто потеряла сына. Вдруг она бросилась к стаду и стала ловить какую-то тощую овцу. Поднялся шум. Абасгулубек отдыхал в шатре. Он вышел, спросил, что случилось. Ему объяснили, что кто-то из наших украл ее овцу. Он собрал всех, спросил, кто сделал. Вышел из строя один из ребят, совсем молоденький парень. Ведь от командира никто не мог ничего утаить. К тому же этот парень был дальним родственником Абасгулубека. Так вот, Абасгулубек отнял у него оружие и прогнал из отряда. Поступи он иначе, нас считали бы грабителями и разбойниками... Ну скажите, разве можно было убивать такого человека?! Он всем желал добра. А почему приезжал сюда? Хотел, чтобы мы положили перед собой папахи и подумали, что творим, куда идем. А мы... мы и надумали...
— Возьми себя в руки, Магеррам, — сказал Вели, положив ему руку на плечо.
Мираса отвела его в сторону, сказала:
— Эх, не будь дороги закрыты, повезли бы мы его в Чиремли.
— А что там?
— Святой храм. Стоит ступить туда ногой, все болезни как рукой снимает.
— Ты думаешь, он не в себе?
— А ты когда-нибудь видел Магеррама таким?
— Нет. Гибель Абасгулубека потрясла его.
— Кербалай Исмаил решил на старости лет стать падишахом. Связался с бандитами и ворами. И сына моего погубил, — зло проговорила Мираса...
***
— ...Помнишь вдову по имени Яхши? — продолжал Гамло, глядя на Вели. — Ее сын, Шихалиоглу, идет на нас. И не думает бедняга, что скоро с него слетит вся спесь. Даже имени своего не вспомнит. Эй, Вели, что с тобой? О чем задумался?
Вели попытался собраться с мыслями: .
— Где ты захватил этих людей, Гамло?
— Тут, совсем рядом, — показал он в сторону ущелья. — Я наговорил тебе с целый коран, а ты, оказывается, даже не слушал меня.
— Значит, началось?
— Да... пусть идут, посмотрим, кто кого!
Вели не сказал ни слова, повернулся и пошел к развилке дороги, к тому дому, где остановился Магеррам. А Гамло тронул коня и ускакал прочь.
Мираса вышла к воротам. Напротив один из людей Гамло привязывал к дереву коня. Он поздоровался с Мирасой, затем вытащил из кармана ключ и открыл ворота заброшенного дома, хозяин которого, устав от насмешек односельчан, счел за лучшее построить себе новое жилище вдали от дороги. Здесь решили запереть взятых в плен людей. В нос ударил застоялый запах плесени и мышей. В давно не топленном помещении было холодней, чем во дворе.
— Сукины дети, за ночь превратитесь здесь в сосульки, а утром мы уж вздернем вас на виселице, — говорил сопровождавший пленных человек, вталкивая их в дом.
Мираса с состраданием глядела на них.
«Как вы, бедняжки, попались в руки этим бандитам? Убьют они вас».
В этот момент она услышала голос Вели.
— Магеррам, ты куда? — встревоженно спрашивал он.
— Так просто, решил прогуляться.
— Подожди, я с тобой.
— Не надо.
Мираса увидела сына уже на коне. Неизвестно, когда он успел оседлать его. Магеррам погнал коня по узким улицам села и исчез за холмом.
— Кто это был? — послышался крик Гамло.
— Магеррам проветриться решил, — ответил кто-то не без ехидства.
Гамло вскочил на коня.
— Разве сейчас время для прогулок! Большевики совсем рядом, за холмом. Пристрелят, как зайца.
Вели успел схватить за уздечку его коня.
— Не беспокойся. Ничего не случится. Магеррам никому не делал зла. Вряд ли кто захочет убить его.
