Теперь же площадь превратилась в загаженное болото. Тут и там плавали обрывки газет, неизвестно откуда взявшиеся здесь коряги, пластиковые бутылки, целлофановые и бумажные пакеты. В разные стороны сновали резиновые лодки. В окнах первых этажей окрестных домов были установлены насосы, откачивавшие воду.
Наша задача состояла в том, чтобы придать водяным потокам определенное направление. Для этого мы строили из мешков и бетонных балок берега, устраивали запруды, не позволяя воде затопить тротуары и проникнуть внутрь зданий.
На фасадах самих этих зданий были установлены репродукторы. Вещание началось.
"По сообщениям информационных агентств, непосредственные исполнители убийства Горького, врачи Плетнев, Левин и Казаков, полностью сознались в содеянном. Страшное преступление было совершено под руководством объединенного центра троцкистов и зиновьевцев, причисленного к перечню международных террористических организаций. Об интернациональном характере группировки говорит тот факт, что задание отравить писателя было получено из-за рубежа. Преступники сознались, что действовали по прямому указанию иностранных разведок.
Главарь медицинской банды троцкистов Плетнев давно отличался неустойчивым характером и садистскими наклонностями. Гражданка К., пациентка Плетнева, дала показания, согласно которым три года назад, принимая ее у себя дома, он набросился на нее в приступе сладострастия. Деятельность профессора Плетнева, скрывавшегося под маской честного врача, позорит нашу медицину. Теперь, благодаря слаженной и профессиональной работе сотрудников НКВД, она пресечена.
Доктор Левин, в свою очередь, представлял даже большую опасность. Занимая должность старшего консультанта Медуправления Кремля, он колдовал над состоянием здоровья высших партийных и государственных лиц, в том числе и над состоянием здоровья Иосифа Виссарионовича Сталина. Многие партийные и государственные деятели были пациентами и у Казакова…"
Радиопередача затянулась. Диктор рассказал нам обо всех нюансах отравления Горького, было названо много имен прямых и косвенных участников убийства.
— Мать-перемать, — послышался знакомый писклявый голосок, я обернулся и увидел еле перебирающего ноги, скрюченного под огромным мешком Шумова, — чтоб вас всех…
— Привет, Шумов, кого это всех? Честных тружеников, верных делу партии? Да и вообще я вижу, что ты недоволен тем, что тебя на такое ответственное дело послали.
— Да, что вы, Константин Сергеевич, — впервые он обратился ко мне по отчеству, было видно, что он сильно струхнул, — это ж я так, без задней мысли…
— А почем мне это знать? Я давно за тобой наблюдаю. Сейчас без задней мысли, а когда-то и с ней…
Шумов побледнел, ноги тряслись, но бросить тяжелый мешок он так и не решился. Я продолжал свои обвинительные речи.
— Скажи, что ты имел в виду сегодня, когда произносил речь?
— Я… а… а что?
— Ты сказал, что дело нашей партии было начато Горьким, а начато оно было Лениным… А еще ты сравнил Горького с Пушкиным, а Пушкин был дворянин… Да и зеркалом революции Ленин называл Толстого, а не Горького…
Шумов стал белым как бумага. Я вошел в раж.
— Уж не троцкист ли ты, Шумов? Только потенциальный враг народа может проявлять такое невнимание к истории партии. Сегодня ты сделал оговорку здесь, а завтра проявишь халатность на производстве. Назови-ка мне имена 26 бакинских комиссаров.
— Кого? — Сереженька и не представлял, о чем идет речь.
— Так, так, так… не знаешь. Иди работай! И будь в курсе, что я теперь смотрю за тобой. Если вдруг выяснится… смотри у меня!
Я был доволен собой. Наконец-то я указал директорской подстилке на ее место. Но чувство глубокого удовлетворения быстро сменилось неподдельным страхом. Я блефовал, я не собираюсь на него доносить. А если он решит опередить меня… Он умеет это делать, это его профессия. Да, он решит обезопасить себя и напишет на меня бумагу куда следует. Нет, не все так страшно, он у меня на крючке. Если Шумов сочинит какой-нибудь пасквиль, то я смогу утянуть его за собой. Он знает это, и это его удержит. Но разве можно загадывать вперед?
