— Сколько же ей требуется на это времени?
— Гораздо меньше, чем хорошему современному самолету.
— Простите, — сказал Арнаутов. — Сколько вам за это платят?
Выцветшие глаза старика были спокойны, брови вскинуты в ожидании ответа.
Левашова поразила его невинная бесцеремонность. Старик даже не отвел глаза, он терпеливо ожидал ответа. А почувствовав, что пауза несколько затянулась, понимающе улыбнулся.
— Нет, здесь тайны нет, — сказал Левашов. — Я только боюсь, что размер моей зарплаты обесценит в ваших глазах мою работу.
— Ну нет, Сережа! После того, что я услышал о сейсмологии, ничто не сможет разочаровать меня. Так сколько же?
— На жизнь хватает.
— На жизнь или прожитие? — настаивал Арнаутов.
В желтоватом свете свечи Левашов видел сухую, морщинистую кожу старика, ввалившиеся глаза, прикрытые тонкими красными веками без ресниц… Седая щетина, выросшая за последние пять дней, придавала старику какой-то запущенный вид. «Он долго не протянет», — неожиданно для себя подумал Левашов, и ему стало жаль старика.
— Вы давно на острове? — спросил Левашов.
— Лет двадцать. Хороший остров, между прочим, — сказал Арнаутов с таким выражением, будто говорил о хорошем доме.
— И вам действительно здоровье не позволяет уехать?
— И здоровье тоже. — Арнаутов поплотнее закутался в пальто, зябко передернул плечами. — Да и куда ехать? В моем возрасте ищут не новых мест, а старых друзей. Но друзьям нельзя расставаться на двадцать лет. Иначе им не о чем будет говорить. Разве что вспоминать… Но за двадцать лет и воспоминания теряют смысл. Знаете, бывает, случайно встретишь на улице знакомого и впадаешь в легкую панику — о чем говорить?
— А там… в Ростове, вы не были женаты?
— Был, — старик неотрывно и пристально смотрел в окно, как если бы в это время поезд проезжал по улицам далекого, залитого солнцем Ростова. Он словно хотел увидеть хотя бы угол знакомой крыши, вывеску соседнего магазина…
— А я люблю дорогу, — сказал Левашов. — Даже такую. Знаете, каждый в дороге находит то, чего ему больше всего не хватает… Одиночество, общество, любовь, лекарство от любви… В дороге находят и друзей и собутыльников, в то же время дорога — хорошее убежище и от друзей, и от собутыльников.
— И жизнь тоже дорога, — думая о чем-то своем, сказал Арнаутов. — Только длиннее и опаснее.
— Да, — Левашов поднялся. — Жизнь опасна. От нее умирают.
— Не надо с такой легкостью бросаться этими словами. — Старик тоже поднялся. — Для меня они отнюдь не способ красиво выразиться. Я, может быть, только теперь, только в этом поезде понял, насколько важно в мои годы быть довольным прошедшей жизнью. Конечно, можно быть не удовлетворенным результатами, которых добился, можно их вообще ни во что не ставить…
— И считать, что жизнь прожита зря? — спросил Левашов.
— Нет, я не о том. Наши результаты зависят не только от нас. Я бы даже сказал, что итог жизни человека зависит от него гораздо в меньшей степени, чем от обстоятельств, от людей, с которыми ему пришлось схватиться.
— А если этот человек не схватывался с людьми?
— Такого не бывает, — убежденно сказал Арнаутов. — Любое сотрудничество — это схватка. Любовь, дружба, работа — это схватка. Схватка со своей слабостью, пассивностью, с соблазнами, схватка с силой и агрессивностью других людей, с их авторитетом, достоинством, влиянием!
— А зачем схватываться с чужим достоинством?
— Вы меня не понимаете. Я говорю не в том смысле, что нужно обязательно уничтожать это чужое достоинство, я говорю схватываться в том смысле, что при столкновении с чужим достоинством, при встрече с чужим влиянием нужно уметь отстоять, оградить, утвердить свое собственное достоинство, отстоять свои границы. Вот о чем я говорю! Но мы отвлеклись. Так вот, можно быть не удовлетворенным результатами, которых добился к концу жизни, но человеку нужно быть уверенным в том, что он принимал правильные решения. Вот что главное. А результаты… они могут быть, могут не быть… Это уже не так важно.
— Вы не уверены, что ваши поступки были верны?
— Нет. Я уверен в том, что они были ошибочны. Поэтому и результаты меня не радуют. Машина, сад, дом… Я не могу гордиться этим. А человек должен, понимаете, должен чем-то гордиться к концу жизни! Иначе очень неприятно помирать!
