Мать разорвала на Лоили сорочку, обнажая груди, и взяла с низкого жертвенника под огнем чашу с молоком и стеклянный нож. Лоиль затрепетала.
- Клянись молчать.
- Не-ет...
Истар за волосы оттянула назад ее голову: так, что глаза Лоили уперлись в зрачки божества.
- Чей знак ты носишь на груди? Клянись.
Губы плохо повиновались Лоили, она едва могла шептать, а когда мать рассекла ей грудь и кровь закапала в молоко - повалилась ничком в холод пола, желая погаснуть. Истар плеснула содержимое чаши в огонь.
Потом занялась дочерью. Смоченной в едкую жидкость губкой обтерла рану, обожгло болью, но кровь унялась. Истар плеснула в круглый бокал без ножки золотого вина и принудила Лоиль выпить, зубы той так сильно стукнули по краю, что раздавили стекло, и острый скол раскровянил рот. Но Лоиль очнулась. Зато Истар мучительная борьба и полученная клятва точно лишили силы, и она стояла обвиснув плечами, опустив черное лицо; бокал, который нельзя было отставить недопитым, вздрагивал в ее руке. Лоиль глядела на мать, презрительно кривя красный рот.
- Взяла меня в сообщницы?
Истар вздрогнула, в глазах мелькнула боль.
- Ты думаешь... я могла бы это сделать? Я люблю ее.
- Больше, чем отца?
- Это несопоставимые вещи.
Ответила сухо и отвернулась к стрельчатому окну с ромбовидными золотыми и коричневыми стеклами. Со спины худая, одетая в черное, с высокой блестящей прической, Истар казалась сестрою Лоили, они были теперь, в этом молчаливом противостоянии, как два клинка, харарский и ясеньский, Лоиль облизала окровавленный рот. Потянула на плечо сорочку.
- Ты изуродовала меня.
- Мужчины любят не за это.
- Я могу идти?
Отцу она сказала, что порезалась... Грудь под повязкой отяжелела и набрякла, Лоиль боялась. что это увидят все; будто левой стороной своего тела она девушка, а правой уже женщина, и молоко вот-вот брызнет из набухшего соска; полотно неплотной повязки растягивалось, окутывая сухим теплом, ерзало под одеждой, потом вдруг стало мокрым... В бреду она кричала на мать.
Потолок был деревянный и очень низок, в широком окне плескалось бледное пламя - отражение светильника; постель качалась, как ладья, хотелось уцепиться за нее руками. В голове бродил сухой жар - колкое и пьянящее летнее сено - а правая грудь была мокрая и тяжелая, точно не ее. От сквозняков толкались гобелены. Лоиль поняла. что нага. Сверрир, бесстыдный мальчик, калил над огнем белый ясеньский нож. Лоиль не поняла. что ему нужно. Боль пришла не снаружи, а словно изнутри - мгновенная, жгущая, зарница месяца зарева, вязнущая в мокром тесте. И еще две зарницы. Лоиль со стороны услыхала свой крик. Сверрир мял ее грудь, и пальцы его были сильны. как у мужчины. Железные. Мял и тискал, и тело брызгало кровью и гноем. как Лоиль исходила криком. И пыталась оттолкнуть его но руки точно приклеились к кожаному одеялу. Потом широкое раскаленное лезвие легло на отверзтые раны. Лоиль захлебнулась. Сверрир плакал вместе с ней, склонясь так низко, что смешивалось их дыхание, и склонялся все ниже, пока Лоиль не слила с его губами свой обожженный запекшийся рот. Потом его пальцы успокаивали боль. Повязка была сухой и жесткой, царапала...
Горбунья не пришла. Мать сказал, что она хворает. "Ты мне не веришь?" Брови матери были сведены к переносице, лицо почерневшее, губы сухи. Мать не плакала.
Она наливала Лоили золотое вино с травами. Лоиль отказывалась от питья.
Она не помнила, приходил ли отец. Райнар не пришел. Выходит, он не любил ее. Не любил. Не любил.
... Пятна солнца дрожали на потолке, небо за окном было ослепительным. Шел студень. Лоиль впервые вышла из покоя. Только тогда она узнала, что верховная умерла.
Лоиль спрятала свое уродство в тяжелый бархат, глухой под горло на частых крючках; широкая юбка с треном, широкие рукава, сходящие на нет к запястьям, и ни искорки золота ни в ушах, ни на пальцах. Бледная, как снег, в золотой сетке распущенных волос, она шла, шатаясь. Она искала Райнара. Она побежала бы к нему, если б могла бежать; ни у кого не спросясь совета. Она встретила его на повороте коридора. где яшмовая колонна уходила к витой капители, и солнце било спереди и сбоку, и он шел в этом солнце - королевич со старинного гобелена, шел, как слепой. Лоиль угадала, что он бледен, что почти не похож на себя. Как после долгой болезни. И бросившись к нему, обняла и прижала к себе, согревая, и сердце билось у горла неровно и часто, и точно струна дрожала и ныла в больной груди.
