Генерал кивает. Он снова чист. На его коже нет больше крови, словно и убийств тоже не было. Только на одежде остались разводы.
— Желание помнить о том, как ужасна смерть, делает из тебя хорошего солдата.
— Вы сейчас… — Мой кулак разжимается. — Вы назвали меня солдатом. Хорошим солдатом.
Губы Генерала кривятся в присущем ему подобии улыбки.
— И это тоже не должно выводить тебя из строя.
Солнце осушает воду на моих щеках и снова начинает припекать кожу. Я наслаждаюсь мгновением необычайного согласия между мной и Генералом и подавляю головокружительное волнение, грозящее его разрушить.
— Так обнимемся, что ли? — шучу я.
Генерал закатывает глаза.
— Бери свое оружие. Мы идем в Корделл.
Ответ на вопрос, почему Генерал назначил местом нашего сбора Корделл, остается для меня тайной. Я понимаю, что это ближайшее к нашему бывшему лагерю королевство, но я прекрасно помню и то, как Генерал его бранил. Король Ноум — трус, прячущийся за своими богатствами и, как все остальные правители Гармонии, присвоивший себе силу накопителя. Поэтому на следующий день нашего пути на северо-восток я снова не выдерживаю. Мне нужно знать ответ на вопрос, который я задала больше десятка раз. К тому же меня подстегивает мысль, что у нас с Генералом сейчас что-то вроде перемирия и он назвал меня солдатом. Это же что-то значит?
— Почему мы едем за помощью в Гармонию?
Генерал косится на меня. На его лице отражается досада, но губы кривятся в улыбке.
— Может статься, настойчивость не доведет тебя до добра.
— Может статься, в трудный час она поможет мне добиться ответа.
Генерал фыркает.
— Важно не то, что Корделл — королевство Гармонии. Важно то, что он рядом с нами. А мы сейчас спешим.
Вероятно, Генерал отчаялся, если он ожидает получить помощь в Корделле.
Нет, тут не все так просто. Может, я и догадываюсь о причине, побудившей его принять такое решение, но все равно чувствую какой-то подвох.
— Каким будет наш следующий шаг?
Генерал устремляет взгляд на горизонт — на бесконечное волнующееся море травы пшеничного цвета и палящее сверху солнце.
— Заручиться поддержкой, — тихо произносит он. — Собрать армию. Освободить Винтер.
Как будто это так просто сделать. Вот уже шестнадцать лет мы работаем только над этим. Хотя теперь, с половинкой медальона в руках, наша цель наконец достижима. Вся моя жизнь была подчинена одной лишь задаче — достать первую половинку медальона, и я никогда не задумывалась о том, что будет дальше.
— Подождите… У нас ведь нет второй половинки медальона. С чего Ноуму нам помогать? И где вообще вторая половинка?
Генерал смотрит на меня, сжав губы в тонкую линию.
— Нам придется пойти на риск как раз из-за второй половинки медальона, — ровным голосом произносит он. Вроде и отвечает на мой вопрос, но в то же время чего-то не договаривает. — Если бы ты хотела что-то спрятать, сберечь от всего мира, но так, чтобы самой всегда знать, где эта вещь находится, куда бы ты ее положила?
— Я бы, наверное, держала ее при себе… — кошусь я на Генерала. — Нет?
Он пожимает плечами.
— Ангра носит вторую половинку медальона с собой? То есть на себе?
Генерал молчит, давая мне возможность самой сложить кусочки мозаики воедино. Он часто так делает и порой этим слегка раздражает.
— Значит, одну половинку медальона Ангра постоянно перемещал по миру, чтобы нам было сложно ее вернуть, а вторую все это время носил на собственной шее? — Я удрученно качаю головой. — А я-то думала, что мы, раздобыв с таким трудом первую половинку, добились успеха.
— Так и есть, — возражает Генерал.
Я оживаю.
— Почему вы не поехали с Мэзером?
Вопрос звучит прежде, чем я успеваю его обдумать. Дело не в том, что Дендера не сможет поддержать Мэзера в бою, встав с ним плечом к плечу, наоборот, несмотря на то что ей не нравится сражаться, она наш второй лучший воин ближнего боя. Но Генерал-то — первый! А самый лучший воин должен защищать Мэзера.
— Нельзя допустить, чтобы схватили сразу и его, и меня. — Генерал перекидывает вперед свой мешок и открывает его. — Мы оба слишком важны для нашего дела.
Он протягивает мне полоску вяленого мяса. Я смотрю на него, ожидая дальнейших объяснений, но, положив в рот ломтик сыра, он погружается в молчание.
