— А вы откуда иностранные буквы-то знаете?
— Да как же? Я ведь на почте работала, а письма и из-за рубежа, то есть из-за границы приходят. Мы и учили иностранный шрифт, чтобы суметь прочитать адрес и фамилию адресата. В общем, пила я то одно лекарство, то другое. А чувствую, все хуже и хуже мне становится. Вы на меня не обижайтесь, но настроение у меня очень быстро меняется, то весело, а то хоть плачь. Летом-то убрали у меня в квартире печь. Радовалась я, думала: как хорошо будет — ни дыму, ни копоти. Однако рано радовалась. Сначала, как только провели отопление, никаких изменений я не замечала. Но вот в связи с холодами топить стали, и я почувствовала себя еще хуже, чем при печке. Надеялась, пройдет все это, однако не проходило. Вот и обратилась к вам. А доктор, к которому вы направили, как дурочке, стал мне всякие капли давать нюхать. Вот я хлопнула дверью и ушла.
— Разве можно так поступать? — спрашиваю Василину Ивановну.
— А вы, видать, беспокойные, раз в такую-то погоду меня разыскали, — говорит она, пытаясь уйти от ответа на заданный мною вопрос. — Может, кто из наших пожаловался? Я-то на такое дело не пойду.
— Ну, что вы! Никто не жаловался. Просто приехали навестить вас. Расскажите нам, что произошло с тех пор, как вы у нас были? Лучше стало или хуже?
— Да что вы, касатики, от чего лучше-то станет? Я даже работу сменила.
— Это почему же? — почти в один голос спросили мы оба.
— Не поверите, так я утомляться стала, что даже днем во время работы засыпаю. Известное дело, товарки-то мои смеются. Спи, говорят, Василина, спокойно, только не храпи. Ну и перешла я в киоск «Союзпечати». Не к лицу мне, старому человеку, насмешки выслушивать. Опять же голова на работе очень болит, да и люди меня как-то стали беспокоить, раздражать. А ведь этого раньше никогда не было. Я очень любила с людьми быть. На людях и жизнь-то всю прожила. И спать я стала как-то беспокойно. И смех и грех: на работе днем засыпаю, а ночью проснусь — и уснуть никак не могу.
— Вы никому в последнее время не жаловались на свое здоровье?
— Да. Своей соседке по работе рассказала, так она посоветовала мне замуж выйти. Насмешница! Это при моих-то годах!
— Вы нас не совсем правильно поняли. Я спрашиваю, обращались ли вы к врачам, — сказал Антон Алексеевич.
— Да нет, не обращалась. Решила домашними средствами, травкой лечиться. Только от нее боли под ложечкой начались, аппетит испортился да слюна чаще стала идти. Так я неделю тому назад и настой пить бросила.
Через некоторое время мы попрощались. Договорились с Василиной Ивановной, чтобы она подошла через два дня в городскую поликлинику на врачебный консилиум к двум часам дня.
Расстались мы весьма тепло. Хозяйка повязала голову платком, накинула полушубок и вышла нас провожать.
Домой мы шли не спеша. Метель уже кончилась, и только что выпавший белый пушистый снег поскрипывал под ногами и сверкал при свете фонарей.
Долгое время мы молчали. Каждый из нас обдумывал все, что рассказала о своем странном заболевании Василина Ивановна.
— А ведь болезнь-то прогрессирует, — тихо и задумчиво произнес Антон Алексеевич.
— Да, вы правы, — ответил я. — Не знаю, чем объяснить, но и мне кажется, что болезнь Сергеевой как-то связана с нервной системой. Вы обратили внимание на дрожание ее рук? А это смущенное состояние, какая-то робость, слезы на глазах?
— Дмитрий Константинович, а ведь у нее, к тому же, еще и повышенная потливость.
— Да, я тоже обратил внимание.
— А что вы думаете о ее заболевании? Я заметил, что вы следили за каждым ее движением.
— Не будем торопиться! Разрешите пока оставить ваш вопрос без ответа. Подождем результатов обследования больной и обсуждения их на консилиуме.
— Вам придется обязательно принять участие в его работе. Дело принимает странный оборот… Узнайте, что за капли давал врач Левандовский. Это весьма квалифицированный работник. Что он искал? Вряд ли случайно он прибег к такому методу.
К разговору о состоянии здоровья Василины Ивановны мы вернулись дней через семь, когда были проведены дополнительные исследования, состоялся консилиум специалистов.
