В нужный момент по мысленному приказу обдало паром и горячими струями, рабочие щупальца исполнили роль веников и мочалок, затем высушили, собрали отмытые волосы в хвост, чтобы не мешали: в любую погоду, летом и зимой, каждое утро начиналось с пробежки. Покинув теплый мох гиеника, Гаврила Иванович прошел через шкаф-рамку, на миг окутало искрящееся сияние, с шипением на бедрах возникли спортивные трусы, и прямо через террасу Гаврила Иванович выбежал наружу.
Трехэтажный дом построил еще отец, и за полвека внешне здесь ничто не изменилось: то же округлое сочетание стекла и переливавшегося на солнце пластика, удачно вписавшееся в серый пейзаж прибрежных скал. Когда-то сюда вела наезженная колея для наземного транспорта, сейчас от нее не осталось следа. На всем полуострове – несколько частных домов и старинный маяк, почему-то ярко-розового цвета. Маяк высился далеко на западе, из дома его не видно. Гаврила Иванович побежал на юг, вглубь полуострова. Над головой кругами, иногда заслоняя солнце, с клекотом носился птерик Брр-Босс: «Хозяин, давай куда-нибудь полетим!»
Увы. Куда на нем летать? Чуть было не отдали за ненадобностью, если бы не один случай: птерик выручил в миг, когда техника подвела, а нервы не выдерживали ожидания – друг оказался в беде. Тот случай так и остался единственным, и когда не требовалось мчаться сломя голову по делам на дискаре или шаттле-«страшиле», Гаврила Иванович предпочитал собственные ноги.
Маршрут привычный: вокруг сопки в низинку к соснам, где ждало очередное упражнение – взбегание по деревьям. Достигнув первой высокой сосны Гаврила Иванович взялся ладонями за ствол, ступни уперлись перед собой, и, перебирая вытянутыми руками и согнутыми ногами, он резво взбежал до раскачивавшейся кроны.
Чем тоньше ствол, тем удобнее взбегать, но тонкий значит хрупкий, а это грозит незапланированным полетом и последующим восстановлением. Работа будет простаивать. Это недопустимо. Класс взбегальщика определялся точным выбором дерева. Метод придумали и тысячелетиями применяли для собирания фруктов и орехов туземцы Полинезии, но только сейчас он стал модным поветрием и оказался по вкусу многим.
Трех деревьев на сегодня хватит. На последнем Гаврила Иванович сделал передышку: уселся на широкой ветви и с наслаждением свесил ноги.
По лбу тек пот. Сейчас люди не любят пот, настраивают защиту организма, чтобы удаляла заблаговременно и не доводила до запаха. Но настоящий пот вместе с радостной болью перегруженных мышц и выплеском адреналина – это же счастье в чистом виде, его концентрат. А пот любимого человека? Кто не понимает, о чем это, тот вообще ничего в жизни не понимает.
Как же хорошо вот так сидеть на высоте, глядя на мир с его проблемами сверху вниз. Гаврила Иванович прислонил голову к жесткой коре и поднял взгляд к небесам.
Неужели ему уже семьдесят?
– Гаврила Иванович? – раздалось из нательного устройства связи, с которым каждый чрезвычайщик не только бегал, но даже спал.
Доложили о случившемся на Марсе. Добили информацией о Зайчатнике и подводной станции. И понеслось.
Чтобы быстрее попасть домой, пригодился птерик – он вцепился четырьмя конечностями в соседнее дерево и щерился оттуда двумя пилами острых зубов. Это он так улыбался. Перенял у людей. Теперь, счастливый, несся обратно, чувствуя во вживленном седле тело хозяина – то есть, занимался делом, ради которого жил на свете.
Ну, хоть кому-то хорошо.
Итак, с получившими одобрение живыми домами что-то пошло не так. С новыми изобретениями такое не впервой. Но не с прошедшими все проверки, и не настолько серьезно.
Новые технологии не сразу достигали желанного уровня комфорта и безопасности, беды с изобретениями бывали и раньше, одна генная инженерия чего стоила: сколько людей погибло или превратилось непонятно во что, пока справились с причинами и отладили последствия. С тех пор от некогда популярной телесной модификации в пот бросало. Помог принцип относиться к ближнему, как хотел бы, чтобы относились к тебе. Совершившие модификацию делали хорошо себе (ну, или думали, что делали хорошо), а близким от этого было плохо. Любой вымерший за ненадобностью юрист объяснит, что это прямое нарушение закона. В результате в моде снова естественность, а телесная модификация осталась только для конкретных дел с последующей переделкой обратно или погружением в увлекшую сферу деятельности навсегда.
