Отчасти виновником позднего бодрствования сестер был поручик Пшиемский, гонец короля к Мнишку. Под давлением важных сановников шляхты и жалоб львовян Зигмунд все же дал распоряжение о роспуске «частного воинства», но гонец, поскакавший с приказом, имел тайное веление не особенно рваться во Львов.
Поэтому поручик Пшиемский счел для себя лучшим отдохнуть, выполняя долг службы, в Самборе, в милом обществе дочерей воеводы сандомирского. Получая от отца письма, сестры показывали гонцу пометки мест отправления на конвертах: Львов, Глиняны, Изяслав, Радомышль, но гонец точно знал: торопиться пока еще некуда.
Поручик был, что на польском называется «зух», назначал каждый вечер в дальней беседке свидание Урсуле и Альжбете поочередно. Но прелестницы и без того не скучали, оставшись вместе в роскошном имении без опеки отправленных вдаль муженьков и отца. Ловко делали вид, что укромные зовы поручика к ним не относятся.
Пшиемский, однако же, не унывал и, полагая, что рано ли, поздно ли, не одной, так другой и взгрустнется, не снимал с приглянувшихся старших сестричек осаду, к превеликой тоске младшей.
Поручик Пшиемский помнил сотни своих ратных подвигов и мог трещать без умолку, знал бессчетное множество карточных игр и приемов пасьянса. Причем, когда сестры просили его погадать на судьбу своих ушедших в поход мужчин, при раскладе поручика каждый раз получалось одно: все погибнут.
— Ах, вы жулите! — хмурились сестры. — Как не совестно, пан Шимон. Не игрушки же это — гадание.
— Ясноглазые феи души моей, смилуйтесь! — округлял глаза Шимон. — Вот уж лучшего мага-гадателя вам не найти. Пуще метода карт мной изучены тщательно и хиромантия, и астрология. Если промельки клеток картона в руках настоящего мастера могут вызвать сомнение робких сердец, то, пожалуй, отложим, — одним движением Пшиемский смешал-подровнял колоду и отодвинул прочь, — но недвижным узорам и линиям собственных чутких ладоней у вас нет причин не доверять?
Пшиемский принял в свою руку пухлую ручку Урсулы с предельным почтением и тонко подчеркнутым чувственным трепетом.
— Ах! Вас ждет судьба необычайная. Трудная и восхитительная. Непростая. Посмотрите, как тесно сплелись эти черточки грусти и радости. Линия жизни мощная и ненадежная. Вы, милейшая, будете жить до ста двадцати лет, если вдруг не почиете раньше…
— Очертите по линиям нрав мой, — приказала Урсула, — угадаете — легче поверится в эти знамения.
— Так. Ну… нравится вам… э… хорошая музыка… танцы… Вы немного упрямы, не всегда полагаетесь на слово. — Поручик скользнул с руки взглядом по ладным формам шляхтянки, раздвигающим фижмы, — иногда не прочь вкусно поесть…
— Довольно, Шимон, теперь я убедилась в достоинствах вашей системы предвестий. Неужели и в астрологии вы столь тонкий жрец и магистр? — Покрасневшая пани Урсула спешила перевести с себя светлый взгляд мага-поручика на иной предмет.
— О, еще бы! — воодушевился Пшиемский. — Неподалеку от Жешува владею я деревенькой. Так чтоб попрактиковаться, ежегодно составляю всем холопам своим звездный путь. И сбывается! Ведь и женятся, и налоги платят в срок, указанный им в гороскопе.
— Как не стыдно, пан Шимон, своим редкостным даром так баловать пьяных крестьян? Чтобы мигом построили каждой из нас золотой гороскоп!
— С превеликим блаженством! Только пану шепните на ушко, под каким из счастливых созвездий, ослепительные шалуньи, вы рождены.
— Я — знак Льва, — сообщила Альжбета.
— Лапку, львица — крулева лесов, — наклонился к руке панны бравый поручик.
— А я — Рыбка, — представилась также Урсула.
— Плавничок, золотая игрунья!
— Ну а вы-то кто? — спросил в последнюю очередь Пшиемский у Марианны, изображавшей чтение в темном углу.
— Сумасшедшая я, что сижу тут и слушаю всякую чушь, — Марианна захлопнула книжку, смахнула с плеч теплую тюрлюрлю[92] и поднялась с кресел. — Дурой с вами стать можно. Иду спать. Всем желаю приятных пророческих снов.
— Не обращайте внимания, пане поручик, — попросила Альжбета, когда капризница закрыла за собой дверь. — Сестра сбежала — не хочет раскрыть, что она Скорпион.
— Все равно это очень заметно, — заметил поручик Пшиемский.
