«Великие государи, по тому их челобитью, Ивану Самойлову, буде он им, старши?не и всему войску малороссийскому негоден, быть гетманом не указали, а указали у него великих государей знамя и булаву и всякие войсковые клейноды[8] отобрать, послав его в великорусские города за крепкою стражею, а на его место гетманом учинить кого они, старши?на со всем войском малороссийским, излюбят».
Генеральный писарь Василий Леонтьевич Кочубей, друг и единомышленник Мазепы, хорошо знавший «порядок» избрания новых гетманов, подошел к князю и от имени старши?ны осведомился, кого бы им, великим государям, и ему, князю, хотелось видеть гетманом.
– Выбирайте достойного, – ответил Голицын.
– Мы, князь, люди простые, – не унимался Кочубей, – нам ваш совет дорог…
Князь сказал, подумав:
– Наш совет – Мазепу… Единого достойного зрим.
И отдал приказ: сдвинуть обоз, схватить и привезти к нему гетмана Самойловича.
А гетман с сыном усердно молились в походной церкви. Попович уже давно почуял вражеские козни. Он знал, что старши?на и казаки его не любят, он знал, что не жалует его и князь, но кто ведет под него подкоп, – того не ведал.
Когда служба кончилась, к Самойловичу подошел его старый недруг переяславский полковник Дмитро Райча, грубо схватил за руку и сказал:
– Хватит, всех грехов своих не замолишь. Пойдем со мной.
Тут же поповича посадили в дрянную, покрытую рогожей телегу, а сына его Якова – на клячу и повезли к Голицыну, вокруг которого собрались все русские начальные люди и старши?на, обсуждавшие «тяжкие и многие вины» гетмана.
Старши?на требовала, чтоб с ненавистным поповичем поступили по старому казацкому войсковому праву – предали казни. Но князь согласия на это не дал.
Когда привезли Самойловича, Голицын кратко перечислил ему обвинения, взятые из мазепинского доноса, и объявил царский указ.
Гетман стал отвергать обвинения. Между ним и старши?ной завязался спор. Дмитро Райча, не стерпев, хотел наложить на поповича руку, но князь сдержал ретивого полковника, отдал гетмана с сыном под охрану стрельцов.
– Без вины страдаю, видит бог, без вины, – бормотал гетман, и крупные слезы катились из его воспаленных глаз.
Он окинул взором старши?ну, но жалости и участия ни на одном лице не заметил.
Вдруг он увидел: в стороне скромно и незаметно, опустив голову, стоял его любимец Мазепа. Он-то, конечно, к заговору против старика не причастен!..
– Зришь, Иване, какое поношение напрасно терплю, – обратился к нему попович. – Скажи им, скажи, что бог за безвинного взыщет…
Кто-то из старши?ны не выдержал и хихикнул. Гетмана увезли…
Утром 25 июля собрался казачий круг.
Князь встал на скамью, сказал, что великие государи дозволяют казакам по их старому обычаю свободно избрать гетмана. Просил назвать, кого они хотят в гетманы.
– Мазепу! – первый крикнул Кочубей.
– Мазепу! – подхватила старши?на.
– Мазепу! Мазепа нехай будет гетман! – закричали выборные казаки, заранее одаренные мазепинской партией.
Иван Степанович, как того требовал порядок, поклонился казакам, потом подошел к князю, присягнул великим государям, получил знамя, булаву и бунчук.
А вечером двое слуг его внесли в шатер князя бочонок, доверху наполненный золотыми дукатами.
Мазепа знал, что такая благодарность самая приятная…
С этого дня он стал большим другом фаворита.
Утром 10 августа 1689[9] года по немощеным и пыльным улицам Москвы в богато убранной карете, окруженной полсотней сердюков, ехал, направляясь в Кремль, гетман обоих берегов Днепра Иван Степанович Мазепа.
Он прибыл с богатыми подарками для царевны и своего благодетеля князя Голицына, от которого рассчитывал добиться разрешения ряда важных вопросов.
Однако, остановившись еще накануне вечером на ночевку в подмосковной селе, Иван Степанович услышал неприятные новости.
Семнадцатилетний царь Петр (о нем и думать все забыли), живший до сих пор с матерью в Преображенском, где занимался «потешными» делами, неожиданно показал коготки.
В ночь на 8 августа прибежавшие в Преображенское стрельцы Мельнов и Ладыгин уведомили царя, что приближенные царевны Софьи готовят на него покушение.
