Пергамент действительно выглядел старым. Краска выцвела, сам лист потемнел, а при свете свечи вообще приобрёл немного жутковатый грязновато-жёлтый оттенок. Рассматривая его, я даже поверил в легенду, услышанную от Гюнтера. Но представив размер деревянной колоды, которую по идее надо было обложить янтарём — усомнился. Скорее всего, алтарь так никогда и не собрали. Жрецы часто планировали возведение культовых исполинов, но в итоге, за всё время, олицетворения религии, мифологии, искусства, власти и науки выразились лишь в семи произведениях.
— Я заберу янтарь на хранение и даже постараюсь собрать из него алтарь по рисунку, но сколько уйдёт на это времени, даже предположить боюсь. Теперь обсудим доли участников похода.
Пахомовна выложила на стол толстую тетрадь, в которой она вела расход и доход княжества и, взяв в руку карандаш, сообщила:
— В казну отходит четвёртая часть от всей полученной добычи, будь она взята на воде или на суше. Нарушать это правило нельзя.
— Это так, — подтвердил Штауфен, — на собрании старост мы установили размер налога.
— Одна четверть предводителю похода, то есть Гюнтеру. Четверть тебе, дядя, как ответственному за подготовку и снабжение, остальное участникам. И ещё, давно хотела спросить, когда тут Свиртил был, то рассказал, что многие его литвины дают своё серебро Евстафию в рост.
— Я слышал об этом. Но у Евстафия развитая торговая сеть, банк, наконец. А у вас что?
— Мы тут с Гюнтиком посовещались, — Нюра посмотрела на мужа, тот ей подмигнул, и Пахомовна продолжила, — в Самолве тоже должен быть банк.
— И чтоб монета своя была, — добавил Гюнтер.
— Вот оно что. Я так понимаю, что вы хотите подкорректировать торговый путь из Пскова в Дерпт?
— Да! — Хором ответила чета Штауфенов. — Он должен проходить через Самолву.
— И чем вы станете торговать?
— Книгами, — ответила Нюра. — Мы хотим собрать переписчиков. Гюнтер переведёт на латынь мои учебники по математике, геометрии и инженерному делу. Помимо этого большим спросом будут пользоваться пустые книги.
— Это как пустые? — Не понял я.
— Книги для ведения учёта, как вот эта моя тетрадь. Любой состоятельный купец или монастырь сразу поймут её превосходство, как только сравнят специально подготовленный образец записи со своими каракулями.
— Хорошо, а банк вам зачем? Монеты свои для чего? В этом году Евстафий вместе с рижскими купцами планировал открыть филиал 'Смоленского клуба' в Пскове. Его сотоварищи хотели в Дерпте, но там у нас нет поддержки. Если бы в Самолве жило десять тысяч человек, тогда был бы полноценный банк, а так, даже для Пскова достаточно комнатки с сейфом и одного банкира с нотариусом. Гюнтер, княжество пока не доросло до этого. Точно такая же история с чеканкой монет. Два пуда 'белок' для внутреннего рынка вам хватит с головой.
— Алексий прав, Нюра, — с сожалением в голосе сказал Гюнтер, — банк и своя монета нам пока не по зубам.
Беседу прервал стук в дверь. Дождавшись разрешения, в кабинет вошёл Павел.
— Господин, прибыл гонец от епископа Дерпта. Послание передать отказался, просит аудиенции.
Штауфены приняли посланника в главном зале на втором этаже замка, где справляли свадьбу Трюггви и Гунндис. Это было самое красивое помещение. Стены возвышались на два этажа в высоту и заканчивались массивными балками потолка, к которым были прикреплены на специальных подъёмных механизмах две люстры, на тридцать свечей каждая. Окна выходили во двор и были застеклены рифлеными стёклами. Пол выстелен досками и прикрыт красной ковровой дорожкой, начинавшейся от двустворчатых дверей из тёмного дуба обитых бронзой и заканчивающейся у двух кресел. По обе стороны от дорожки стояли по четыре двухместных софы, между которыми до самого потолка простирались гобелены со сценами охоты и битв. Внимательный зритель мог заподозрить на самом большом гобелене портретное сходство воина в кольчужном доспехе и главы замка, если бы не герб императора Фридриха на щите. Позади кресел размещался камин, а над ним было прикреплено мозаичное панно с изображением герба княжества. Справа и слева от панно, стена была увешана разнообразным оружием: щиты, скрещенные секиры, сабли и мечи. Великолепие зала не подавляло человека, оказавшегося под его сводами, но вызывало чувство благоговения перед мастером, его создавшим.
