— Для тебя и всей вашей братии — да. Для меня и всех служителей Света — тёмный. И он останется им до конца своей жизни, какой бы длинной и насыщенной она ни была. Торопитесь — проход начинает закрываться. Вас будем сопровождать брат Гурш. Ему тоже не помещает дополнительная тренировка блокировки.
Тьма вновь уплотнилась, превращаясь в ещё одного церковника. Одетого в латы, как и Буравчик.
— Да прибудет с вами Свет! — произнёс отец Тиут, после чего развернулся и ушёл.
— Знаешь, мать, чем дальше в лес, тем толще разбойники, — задумчиво проговорил Буравчик, смерив меня взглядом. — Это какие же планы к Крепости на Макса, если у него такая свобода? Он что, реально Паладином может стать?
— Паладины — сказка для доверчивых дураков, решивших, что они сильнее остальных, — тут же отреагировала Графиня. — Всё, иди. А то в пролом не пролезешь.
Всё это время я неотрывно следил за тем, как зарастала дыра в земле. Это было… Страшно и притягательно одновременно. Осознав, что защиты больше нет, я прыгнул внутрь и прокатился по наклонной тропе, что резко уходила вниз. Спустя мгновение за мной последовали остальные — Буравчик и отец Гурш. Церковнику сразу заметно поплохело — белое лицо в синем свете кристаллов разлома выглядело жутко. Буравчик заботливо усадил церковника за камни и принялся приводить того в чувства. Я сразу отправился к дальнему проходу — мне подарили слишком мало времени, чтобы тратить его на слабые звенья.
Блокировка привычно встала на своё место и сразу стало плохо — влияние элитных тварей сказывалось даже через проход. Тем не менее я не собирался сдаваться. Оставив копьё и мешок с едой, я, опираясь на стенку, поплёлся ко входу во вторую пещеру. В проходе обнаружилось несколько рапсов, но сил на то, чтобы с ними разделаться, не было. Слишком муторно и противно было на душе. Войдя в пещеру, я едва не потерял концентрацию, настолько сильным оказалось влияние тёмных. С трудом усевшись, я закрыл глаза и принялся считать секунды. Отец Нор говорил, что блокировка тренируется по принципу «от простого к сложному». Значит, чем дольше я буду находится в «сложном», тем меньше влияния этого «сложного» будет на моё тело. Во всяком случае, я так понял этот принцип.
Так что я сидел и считал. Сидел и считал, не обращая внимания на то, что периодически ко мне подходили элитные твари, словно интересуясь — что в их пещере забыл чужак? Ведь воспринимали они меня как ещё одну элитку. Но я никак не реагировал, продолжая считать. В какой-то момент, кажется, я даже уснул. Либо настолько увлёкся, что полностью утратил связь с реальностью, всё ещё продолжая считать.
На ноги я поднялся, когда счёт достиг двадцати тысяч. Меня всё ещё мутило, но это было совершенно не то чувство, с которым я входил в пещеру. Тренировка сработала! Блокировку реально улучшить — для этого нужно просто находить тварей, что чуть опасней тех, с которыми я уже успел познакомиться. Убедившись, что за мной никто не следует, я вернулся в первую пещеру. Церковник спал, а Буравчик кидал кости, в одиночку играя в какую-то странную игру.
— Помогло? Выглядишь, если честно, не очень.
— Помогло. Слушай, Буравчик… Скажи, Графиня сильно расстроится, если я вторую пещеру зачищу? Мне бы посмотреть, кто там в третьей обитает.
— Дальше! — мой голос походил на предсмертный хрип умирающего.
— Макс, ты безумец! — Буравчику явно не нравилась моя затея.
— Дальше! Всего пару сантиметров! — потребовал я, приготовившись к чудовищной боли. Буравчик пробормотал какое-то ругательство и выполнил приказ, подвинув меня чуть дальше очередной черты, что мы нарисовали двадцать минут назад. Голова стала тяжёлой, перед глазами заплясали круги, и я начал заваливаться. Мужчина перехватил меня у пола и отволок вглубь пещеры, подальше от источника недопустимого для меня пока влияния. Всё! Этот смертник сломался, несите другого!
— Склянка, займись им. Буравчик, что здесь произошло? Почему Макс неадекватен? — очнулся я от командного голоса Графини. Вот так незаметно пролетел весь день, а я толком ничего и не успел. Обидно.
— Потому что я его боюсь, мать! Это не просто безумец — это… Я даже слова правильного подобрать не могу. Знаешь, чем он занимался последний час? Убивал себя! Как мне кажется, в прямом смысле этого слова. Я не могу назвать то, что он творил, тренировками. Извращённая форма садомазохизма — да, но никак не тренировки.