Но длилось это восхитительное существование всего лишь мгновение, ничтожное мгновение... Когда я понял, что рай существует и вполне пригоден для существования, он коллапсировал в мою жалкую плоть. Открыв глаза, я увидел над собою солнце, откуда-то со стороны доносились голоса моих подвыпивших товарищей... Судья поместил мою душу в мое собственное тело... На дозревание.
* * *
Перетащив меня, бывшего все еще без сознания, в лагерь, ребята сели снимать стресс. Я пришел в себя, так, как будто бы выпал из другой жизни. Очувствовавшись, вспомнил, что же со мной произошло, но в голову шли одни глупости. Решив, что сошел с ума, я повернул голову к товарищам и увидел Федю, разливающего остатки коньячного спирта.
– А мне? – прохрипел я, отирая кровавую пену с губ. – Меня забыли, сволочи...
И встав при помощи Лейлы на ноги, подошел к товарищам и потянулся за самой полной кружкой.
Нет смысла рассказывать, как мы добирались до Зиддов – все было достаточно банальным. Скажу только, что я несколько раз терял сознание из-за потери крови, и в один из этих пассажей от нас сбежал ишак Пашка с золотом. Мои товарищи искали его до утра, и нашли мирно пасшимся рядом с молодой красивой кобылицей.
В Зиддах мы разделились – Бабека с его прайдом посадили на попутку и, договорившись о месте и времени встречи, отправили в Душанбе. Оставшиеся и я в их числе, сели в зубковскую тюрьму на колесах и двинулись следом. Несколько раз нашу машину тормозили на КПП, но уже на втором из них Зубков встретил давнишнего приятеля, майора госбезопасности, попросившего подкинуть его в город. Его посадили за руль, и на следующих заставах машину лишь приостанавливали.
Через день после приезда Зубков назвал фамилию и координаты богатого душанбинского авторитета, слывшего среди лихого люда интеллигентным человеком, чуравшимся мокрых дел.
Этот авторитет, простой и неиспорченный излишними знаниями, занимался внутренней отделкой трехэтажного особняка, который собирался подарить своей дочери в день ее двадцати пятилетия. Будучи оригинальным человеком, он мечтал об устройстве во внутреннем дворике особняка бассейна с берегами и дном, усыпанными настоящим золотым песком.
Серега пошел к нему с лучшими образчиками товара и они, решив, что вкрапления молочно-белого кварца в желтом металле будут вполне уместными, ударили по рукам. За 220 килограмм содержимого семи пробных мешков вьючной сумы Учителя Сергею предстояло на следующий день получить шестьсот тысяч долларов и миллион рублей.
Когда груз был доставлен и покупатель увидел товар, сделка чуть было не сорвалась. Авторитет стал кисло говорить, что он хотел совсем не то – по неокатанной золотокварцевой дресве и самородкам с острыми зазубренными краями вряд ли кому-нибудь будет приятно ходить... Особенно его нежной, молодой любимице, только ступни розовые изрежет. Сергей пытался уладить недоразумение, пообещав достать ему в ювелирном цехе 114-ой экспедиции шлифовальный барабан. Но интеллигентный авторитет отрезал весьма сурово:
– Бери двести пятьдесят штук и уходи, пока живой!
Но сделка все же состоялась. Ее положительному исходу поспособствовала дочь хозяина, неожиданно появившаяся в самый напряженный момент переговоров.
– А где ваш товарищ? – сев на колени к отцу, игриво спросила она Сергея. – Ну, тот, ценитель стройных ног? Я видела вас в баре на Красных Партизан...
– Он здесь, в этом песке, – не моргнув глазом, мрачно улыбнулся Сергей. – И теперь, если мы договоримся, он сможет любоваться вами с очень удобной позиции...
В общем, все обошлось, чему Зубков был несказанно рад. Во время сдачи-приемки ценностей он с приятелями в синих шинелях, на всякий случай прятался в ближайшей подворотне.
Через неделю после прибытия в Душанбе, Лейла обнаружила, что беременна. Я повел ее к Мишке Моллокандову, нашему общему знакомому и приличному гинекологу. Тот подтвердил беременность и назвал предположительное время зачатия. Получалось, что беременность могла наступить либо во время нахождения Лейлы в лагере Резвона, либо через три дня – в последний наш день в верховьях Тагобикуля.
