– Только то, что ребенок наделен исключительными особенностями – их характер я не вправе открыть, – из-за которых она не может быть допущена в общество.
– Сплошные тайны! Пропавшую девочку до сего времени скрывали от всего света… должно быть, сделать это было нелегко. Хотя, с другой стороны, шестилетние девочки обычно тихие и послушные.
Доктор Харбин снова морщится. Вот опять, отмечает Брайди.
– А пропавшая няня… долго она ухаживала за девочкой?
– Почти месяц. Миссис Бибби имела очень хорошие рекомендации.
– Совсем недолго… А до миссис Бибби?
– Няня, вырастившая сэра Эдмунда.
– Можно поподробнее?
– Она утонула, – не сразу поясняет доктор Харбин. – К сожалению.
– В декоративном пруду?
– Нет, в лохани, – холодно отвечает Харбин. – Поскользнулась и упала.
– Опасное место Марис-Хаус. – Брайди пыхнула трубкой. – И вы утверждаете, что больше никто из прислуги ничего не ведает о тайном ребенке сэра Эдмунда?
– Им ничего не известно про девочку, мэм.
– Доктор Харбин, вы сами держите слуг, наверняка читали советы в отношении их и поэтому не хуже меня знаете, что слуги всегда все знают. У них есть глаза, уши и головы на плечах; они падки до сплетен. Они способны вынюхивать секреты, как ищейки.
– У сэра Эдмунда слуги верные и неболтливые.
– Няню девочки, миссис Бибби, вы выдавали за…
– За швею, чинившую портьеры в западном крыле.
– То есть девочку прятали в западном крыле?
– Да.
Брайди снова закуривает трубку, с наслаждением попыхивает ею, размышляя. Ее внимание привлекает движение в углу комнаты. За горшком с комнатной пальмой у окна стоит покойник, которого она встретила на церковном кладбище, и усердно роется в своих панталонах. Подняв голову, он перехватывает ее взгляд и со сконфуженным видом исчезает в стене. Брайди, запомнив то место, где он растаял, ждет, но никаких проявлений призрачной природы больше не наблюдается.
– Миссис Дивайн, вы нормально себя чувствуете?
– Да, вполне. – Пустым бокалом она показывает на графин, что Кора оставила на буфете. – Доктор Харбин, будьте любезны.
* * *
Брайди потягивает уже пятый бокал, но доктор Харбин едва пригубил первый. Мадеру он пьет, как незамужняя тетка, однако это не важно: Брайди и так удается выуживать из него информацию.
– Доктор Харбин, а в полицию сообщили?
В его чертах сквозит настороженность.
– Полицию вызвал один из слуг. Он решил, что в доме произошло ограбление.
– Конечно, ограбление, что ж еще? Но полиции не сообщили, что похищен ребенок – тайная дочь хозяина дома?
– Нет.
Брайди кивает: она так и думала.
– Преступники выдвинули требования?
– На момент моего отъезда они не давали о себе знать. Сэр Эдмунд готов заплатить любой выкуп.
– Возможно, ребенка похитили не из-за выкупа.
– Каковы бы ни были намерения похитителей, мой работодатель хочет как можно скорее найти свою дочь, – сухо произносит доктор Харбин. – Сэр Эдмунд готов заплатить вам за труды и соблюдение конфиденциальности. И надеется, что по благополучном возвращении ребенка домой вы примете от него дополнительное щедрое вознаграждение.
Брайди хмурится. Ей известны очевидные факты – похищена тайная наследница, исчезла ее няня, – но не суть дела.
– Вы многого недоговариваете, доктор Харбин.
– Я рассказал вам все, что поручил мне сообщить сэр Эдмунд.
– Тем не менее вы сообщили только голые факты, не сочтя нужным сопроводить их собственными комментариями, что не свойственно людям науки. Доктора, я знаю, любят выразить свое мнение. – По лицу Брайди скользнула едва заметная улыбка. – Вы точно не камердинер, сэр?
Доктор Харбин ставит бокал на стол, резко встает и делает шаг вперед. В его глазах за стеклами очков появляется мрачный блеск. Он сует руку в карман сюртука…
Руби Дойл неясным пятном стремительно выступает из стены и встает перед Брайди в бойцовской стойке. Одна рука, сжатая в грозный кулак, поднята вверх, вторая – поддерживает призрачные панталоны.
Брайди едва не расхохоталась.
Доктор Харбин, ничуть не испугавшись (кроме Брайди, он никого не видит перед собой), вытаскивает руку из кармана.
В ней – ничего опасного, просто конверт.
* * *
Конверт лежит на каминной полке. Брайди смотрит на него, рассеянно попыхивая трубкой. В гостиной она вроде бы одна, но не совсем.
