— Не понимаю, зачем впутывать его в данном случае.
— Не понимаете?
— Катарину я застала в постели не с ним, а с моим любовником, — сказала она совершенно хладнокровно, внезапно отбросив всякое притворство.
— Вы все еще видитесь с ним?
— Вы, кажется, с ума сошли, инспектор!
— А ваша дочь?
Молчание.
— Не знаю, — после паузы отвечала она.
— Мне необходимо переговорить с ним, — сказал я.
Карлуш сунул ей в руки блокнот. Она сердито черкнула в нем что-то, поставив в конце точку так энергично, что чуть не проткнула насквозь обложку.
— Каким образом это стало известно вашему мужу?
Она решительно вздернула вверх подбородок.
— Вы легко можете себе представить атмосферу этого дома, наши отношения с Катариной. Муж поговорил с ней. Разговаривать он умеет. Вот и вытряс из нее признание.
— Значит, она соблазнила вашего любовника… этого Паулу Бранку?
— Соблазну нежного юного тела трудно противиться. Так мне было сказано, — проговорила она с неподдельной горечью.
— Она употребляла наркотики. Вашему мужу известно насчет гашиша. О более серьезных препаратах ничего сказать не можете?
— Я в них не разбираюсь. Сама я наркотиков не пробовала.
— Но вам же знакомо ощущение, вызванное снотворным, не правда ли, сеньора Оливейра?
— Просто засыпаешь, и все.
— Я имею в виду — наутро.
Она недоуменно моргнула.
— Разве снотворное не дает некое особое ощущение отделенности от окружающего? Как будто реальность отходит от вас куда-то? Не замечали ли вы когда-нибудь и Катарину в подобном состоянии или, возможно, наоборот — в состоянии взвинченном, возбужденном, в состоянии гиперактивности, как это, по-моему, называется?
— Я, право, не знаю, — сказала она.
— Значит ли это, что вы не замечали, или же…
— Это значит, что с некоторых пор меня это не заботит.
Последовала долгая пауза, во время которой слышен был только работающий кондиционер.
— Откуда она брала деньги? — спросил я.
— Я выдавала ей пять тысяч эскудо в неделю.
— А как насчет одежды и…
— Обычно одежду покупала ей я… до событий последнего года, — отвечала женщина.
— Она была в той одежде, что купили ей вы?
— Кроме юбки. Я бы не стала покупать ей такую короткую, которая едва трусы прикрывает, но это модно, так что…
— В школе она успевала?
— Насколько мне известно, да.
— Проблем с посещаемостью не было?
— Нам, без сомнения, сообщили бы. А когда я ее подвозила, она шла в школу совершенно безропотно, как овечка.
— Покину вас на минуту, — сказал я и вышел из комнаты.
Доктора Оливейру я застал в кабинете — он курил сигару и читал «Диариу ди нотисиас». Я сказал, что должен сообщить его жене печальное известие, и спросил, не хочет ли он сделать это сам. Он сказал, что охотнее предоставит это мне. Мы с ним вернулись в гостиную. Сеньора Оливейра вела оживленную беседу с Карлушем. На диване она сидела боком, и юбка ее задралась, обнажив бедра. Карлуш был напряжен и взъерошен. Увидев нас, она осеклась и застыла. Муж сел рядом с ней.
— Сегодня утром без четверти шесть, дона Оливейра, — начал я, и ее глаза жадно, с ужасом уставились в мои, — на взморье в Пасу-де-Аркуше было найдено тело вашей дочери, Катарины Оливейры. Она мертва, и я выражаю вам свое соболезнование.
Женщина не проронила ни слова. Она только пристально глядела на меня. Муж взял ее за руку, но она рассеянно отняла ее.
— Аженте Карлуш Пинту и я расследуем обстоятельства смерти вашей дочери.
— Ее смерти? — проговорила она изумленно и издала какой-то странный смешок, похожий на кашель.
— Мы очень сочувствуем вашему горю. Простите меня за то, что не сообщил вам раньше, но у меня были к вам вопросы, отвечать на которые лучше было с ясной головой.
Ее муж сделал новую попытку взять ее за руку, и на этот раз она не противилась. От моих слов она будто окаменела.
— Мы считаем, что ее убили, а тело привезли на берег в Пасу-де-Аркуш и там бросили.
— Катарину убили? — недоверчиво переспросила она, словно убивать могли только в телевизионных боевиках. Она прислонилась к спинке дивана, совершенно ошеломленная. Она силилась проглотить комок в горле. Я понял, что в этот день дальше мы не продвинемся, и, пожав хозяевам руки, мы ретировались. Уже у ворот мы услышали донесшийся из дома протяжный вопль.
