— Уместно ли вспомнить, что это и ваше место проживания?
— Полагаю, что и сейчас вы не знаете, почему это сказали, не так ли?
— Возможно, потому, что вы сами об этом подумали.
— Вы можете читать мои мысли… в первый день службы?
— Наверно, без бороды ваше лицо стало более выразительным.
— Прочесть мысли можно на всяком лице, аженте Пинту.
Суббота, 13 июня 199…
Пасу-де-Аркуш, близ Лиссабона.
Мы осмотрели причал возле гавани и ничего не обнаружили. Перейдя Маржинал по подземному переходу, опросили уборщиков, подметавших мусор после вчерашнего праздника, но в вечернюю смену никто из них не работал. Ресторан и кафе в парке были закрыты. Мы прошли и в сосновую рощу узнать, как подвигается дело у полицейских, обследующих место. Они предъявили нам обычный набор: использованные презервативы, шприцы, выцветшие и порванные порнографические снимки. Ни единого чистого лесного участка во всей округе. Я велел им собрать все найденное в пакет и отослать Фернанде в Лиссабонский институт судебной медицины, после чего мы с Карлушей вернулись к Антониу, чтобы выпить кофе с поджаренным хлебом.
В половине девятого я позвонил Акилину Диашу Оливейре, являвшемуся, как я предположил, отцом убитой девушки. В заявлении были указаны два телефонных номера — в Лиссабоне и Кашкайше. Учитывая субботний день, я начал с номера в Кашкайше и уже думал, что ошибся, пока с двенадцатого звонка он не поднял трубку и заспанным голосом не дал согласия встретиться с нами спустя полчаса. Мы сели в мою черную, 1972 года «альфа-ромео» — машину вовсе не старинную, как считали многие, а просто очень старую, и она без особых усилий с нашей стороны завелась. Мы поехали по Маржинал в западном направлении.
Существуют поклонники Кашкайша, но я к их числу не принадлежу. Когда-то это была рыбацкая деревушка с домами на крутых, мощенных булыжниками улочках, сбегавших к гавани. Теперь же она стала кошмаром для всех, кроме строителей. Теперь это туристический городок, население которого состоит из женщин, наряжавшихся для хождения по магазинам, и мужчин, чья жизнь протекает в ночных клубах. Прежнюю жизнь здесь полностью вытеснили безликий космополитизм толстосумов и сонмища тех, кто мечтал урвать толику их богатств.
Мы миновали супермаркет, железнодорожный вокзал с электронным табло, сообщавшим, что температура воздуха в 8.55 утра уже 28° по Цельсию. Уже открывался рыбный рынок. Возле отеля «Байя» громоздились садки с омарами и крабами. На мысу высилась крепость. Проехав по булыжной мостовой за ратушей, я повернул и выехал на площадь в старом городе. Тенистая, со всех сторон окаймленная деревьями, она дышала прохладой и спокойным благополучием. Двухэтажный, традиционной постройки особняк Оливейры в это знойное утро был молчалив. Карлуш Пинту по-собачьи принюхался.
— Сосна, — сообщил он.
— Ну, сосновые иглы здесь где угодно могут быть, аженте Пинту.
— Сосна у него на заднем дворе растет, — сказал он, заглядывая за угол торцовой стены здания.
Проехав в ворота мимо толстой красной бугенвиллеи, мы оказались на заднем дворе. Росшая там сосна была огромной, застившей свет. Земля под ней была устлана толстым ковром сухих бурых иголок.
— Наступите на них, — сказал я.
Карлуш похрустел иголками.
— Ну, не думаю, что, совершив убийство здесь, стали бы…
— Добрый день, сеньоры, — раздалось за спиной, — вы ведь…
— Любовались вашей сосной, — сказал Карлуш, решивший сыграть в идиота.
— Я собираюсь ее срубить, — проговорил высокий мужчина с белой набриолиненной шевелюрой, державшийся очень прямо. Зачесанные назад волосы чуть вились на затылке. — Она загораживает свет, да и прислуга ворчит. Вы, как я понимаю, полицейские из следственного отдела?
Представившись, мы проследовали за ним в дом. На мужчине была английская спортивная клетчатая рубашка, слаксы с отворотами и коричневые теннисные туфли. Руки он заложил за спину и шел чуть ссутулившись, похожий на погруженного в размышления священника. Пол в коридоре был паркетный, стены украшали фамильные портреты. Предков, казалось, удручала тишина коридора. В кабинете тоже был паркет и ковры — хорошие и с виду старинные. За большим столом орехового дерева стояло коричневое кожаное кресло. Все стены были закрыты стеллажами с книгами. Только у адвоката может быть столько книг в одинаковых переплетах. Кабинет освещали четыре лампы на нефритовых подставках в виде женских фигур. Дневной свет загораживала росшая в саду бугенвиллея.
