Они дошли до машины, вернее, последние метры добежали, поскольку в машине жужжал зуммер радиотелефона. Пилипенко рывком распахнул дверь и схватил трубку.
Жаров слышал, как он несколько раз сказал: да, понял, затем отдал распоряжение:
– Свяжись с гурзуфскими. Пусть привезут девушку в морг. Заодно пусть захватят того парня, который построил лабиринт. Я тоже привезу кое-кого.
Глаза следователя сияли так, будто бы он уже закончил дело.
– Вот, – сказал он, устроив трубку радиотелефона в кронштейн. – У нас еще один труп.
– Сколько же можно трупов за сутки?
Пилипенко игнорировал этот риторический вопрос.
– А третий… – не унимался Жаров. – Имеет ли он какое-то отношение к лабиринту?
– Думаю, что самое прямое. Хотя нашли его довольно далеко от лабиринта.
– И где же?
– В Симеизе. Неподалеку от одной известной виллы… Этот умер красивее других – его застрелили.
– Почему же ты думаешь, что он имеет отношение к лабиринту?
– Все очень просто, – ответил следователь, захлопнув дверь машины. – Клюев говорит, что в его кармане, кроме прочих вещиц, в частности, документов на имя Михаила Шмакова, который исчез в лабиринте первым, была найдена записная книжка. И на одной из ее страниц – план лабиринта.
Он повернулся и зашагал обратно к парадному входу в гостиницу. Через минуту он вывел на улицу Дарью.
Девушка была недовольна, но, с другой стороны, в ее глазах поблескивало любопытство. Жаров ее понимал: неплохо прокатиться куда-то в рабочее время по уважительной причине, тем более что тебя привезут обратно…
* * *
В судебном морге к опознанию предлагалось сразу три разнокалиберных трупа – толстый, тонкий и средний. Одному размозжили голову, другого застрелили, третий был задушен.
В толстом и тонком Жаров сразу узнал вчерашних посетителей лабиринта, а Дарья – постояльцев знаменитого номера «Ореанды», Хомякова и Федорчука, что и было занесено в протокол.
Хомякова убили вчера в лабиринте, ударом кистеня по затылку. Федорчук был застрелен в Симеизе сегодня.
Третье лицо ни о чем не говорило ни Жарову, ни Дарье, но его узнали Ганна и Пятаков, которых привезли из Гурзуфа. Это был Михаил Шмаков, тот самый курортник, который исчез в лабиринте первым. Именно он и был повешен на дереве в лесу, и у него в кармане обнаружили пластиковую карточку Федорчука.
Когда процедура опознания закончилась, Жаров и Пятаков решили, наконец, хорошенько выпить, чего не удалось им вчера. Ганна пожелала к ним присоединиться.
Девушке теперь уж точно нечего было делать. Еще сегодня утром она все же надеялась, что клиент, исчезнувший в лабиринте, вернется. Теперь ее миссия была завершена, и надо срочно ехать в Симферополь, на свою фирму, так сказать, с докладом.
Они зашли в первое попавшееся кафе и выбрали столик в углу – самое удобное в зале место, благо, что кафе было пустым. Для Ганны заказали бокал выдержанной мадеры, а для себя – по сто водки.
– Мне кажется, что я видела этих двоих раньше, толстого и тонкого, – сказала девушка.
– Ты дала об этом показания? – спросил Жаров.
– Меня никто не спрашивал. Спрашивали только о том, с кем встречался парень. Ну, тот, с которым я была, этот Миша. А он ни с кем специально не встречался. Странно он себя вел, вообще. Никуда от себя не отпускал, только, разве что, в комнату для маленьких принцесс. И вот, как-то раз мы обедали в открытом кафе, я пошла попудрить носик и увидела их, они сидели неподалеку на лавочке и кого-то, как я подумала, ждали. И другой раз, в то самое утро, как Миша исчез, я видела их на пятачке, они сидели в большом джипе. Когда мы прошли мимо, джип поехал. Такое ощущение, что они за нами следили.
– Джип! – воскликнул Пятаков. – Лэнд-ровер. Я видел его следы прямо за моим лабиринтом.
– Я тоже видел следы, – вспомнил Жаров. – В сторону танцплощадки.
– А тебе они не показались странными? – спросил Пятаков.
Жаров пожал плечами:
– Не могу понять, что мне показалось, но что-то определенно в них не то. Я не разбираюсь в следах. Ты говоришь, Лэнд-ровер, а я вообще подумал, что это был какой-то небольшой грузовичок.
– Джип – он, в принципе, и есть грузовичок, только более изящный. Эти следы не похожи на обычную парковку. Машина, будто никак не могла устроиться и ездила туда-сюда.
