Все это Брунетти знал. У него тоже были свои восемнадцать месяцев.
Амброджани сразу же почувствовал, что интерес Брунетти слабеет.
— Я это затем говорю, чтобы объяснить, как американцы смотрят на нас. Их парни и девчонки, полагаю, все добровольцы. Для них это возможность сделать карьеру. И это им нравится. Им платят столько, что хватает на жизнь. И многие из них своим положением гордятся. А что они видят здесь? Мальчишек, которые предпочли бы играть в футбол или ходить в кино, но которым приходится выполнять вместо этого работу, которую они презирают и потому выполняют плохо. Вот почему американцы считают, что мы все здесь лентяи.
— И что же? — спросил Брунетти.
— А то, — ответил Амброджани, — что они нас не понимают и думают о нас плохо, а мы не понимаем почему.
— Вы должны понимать почему. Вы же военный, — сказал Брунетти.
Амброджани пожал плечами, словно напоминая, что он тоже прежде всего итальянец.
— А есть что-либо необычное в том, что они не показывают вам досье, если оно у них есть?
— Нет. В таких вещах они не хотят идти нам навстречу.
— Я не вполне уверен, что понял, что вы подразумеваете под «такими вещами», майор.
— Преступления, в которых они замешаны и которые произошли за пределами базы.
Конечно, это вполне было применимо к молодому человеку, который лежал мертвым в Венеции, но Брунетти это выражение показалось странным.
— А они часто происходят?
— На самом деле нет. Несколько лет назад какие-то американцы оказались замешаны в убийстве африканца. Они забили его до смерти палками. Они были пьяны. Африканец танцевал с белой женщиной.
— Они защищали свою женщину? — спросил Брунетти, даже не пытаясь скрыть сарказма.
— Нет, — сказал Амброджани. — Солдаты были черные. Человек, который убил его, был черный.
— А что с ними сталось?
— Двое получили по двенадцать лет. Один оказался невиновным и был освобожден.
— Кто их судил, американцы или мы? — спросил Брунетти.
— К счастью для них, мы.
— Почему «к счастью»?
— Потому что их судил гражданский суд. Его приговоры гораздо мягче. И обвинили их в непредумышленном убийстве. Африканец спровоцировал их, бил по их машине и кричал на них. Поэтому судьи постановили, что они отвечали на угрозу.
— И сколько их было?
— Трое солдат и один штатский.
— Хороша угроза, — заметил Брунетти.
— Судьи решили, что она была. И приняли это во внимание. Американцы закатали бы их на двадцать-тридцать лет. С военной юстицией шутки плохи. И потом, они же черные.
— Это все еще имеет значение?
Пожатие плеч. Поднятые брови. Еще пожатие.
— Американцы непременно сказали бы, что не имеет. — Амброджани снова отпил воды. — Сколько вы здесь пробудете?
— Сегодня. Завтра. Есть еще дела вроде этого?
— Случаются. Обычно они расследуют преступления, совершенные на базе, сами расследуют, разве что дело слишком уж разрастается или нарушает итальянские законы. Тогда и мы подключаемся к расследованию.
— Как в случае с тем директором? — спросил Брунетти, вспомнив историю, о которой несколько лет назад кричали заголовки всех итальянских газет и подробности которой сохранились в его памяти весьма смутно, — что-то насчет директора американской средней школы, которого обвинили и осудили за изнасилование малолетки.
— Да, вроде. Однако обычно они ведут расследование сами.
— Только не на этот раз, — скромно заметил Брунетти.
— Нет, не на этот раз. Раз его убили в Венеции — он ваш, все дело ваше. Но они захотят принять в этом участие.
— Почему?
— Public relations, — употребил английское выражение Амброджани. — И времена изменились. У них, наверное, есть ощущение, что им уже недолго здесь оставаться, и здесь, и вообще в Европе, поэтому им не нужно ничего такого, что сделает их пребывание еще короче. Им не нужна дурная слава.
— По многим признакам это — уличное ограбление, — сказал Брунетти.
Амброджани устремил на него долгий спокойный взгляд.
— Когда в Венеции последний раз убивали при ограблении?
Если Амброджани мог задать такой вопрос, значит, ответ ему известен.
— Дело чести? — Брунетти решил предложить другой мотив убийства.
Амброджани снова улыбнулся:
— Если вы решили смыть кровью обиду, вы не станете делать это в сотне километров от дома. Если бы такое случилось здесь, мотивом был бы секс или деньги. Но это произошло в Венеции, значит, причина другая.
