— С этим всем строго стало. Программу утверждают, принимают, записывают куда-то. Или работай, или убирайся. Так, чтоб как раньше — если зритель тебя любит, то придешь к администратору, поплачешься, тебя возьмут коверным, а потом, если что, заменят и снова возьмут, когда надо, — уже нельзя. А как можно — так я не могу. Болезненный я слишком. Одна Валюша у нас в семье была обстоятельная. А сейчас вона как — инвалид в подвале, да еще и с нами с Дейком на шее.
Поговорили про Валюшу. Собственно, Фред и просил упомянуть в статье именно о Валентине Каро. Как ни крути, а настоящим цирковым пенсионером в семье дядя Каши была только она. Морской все сделал, как просили. И Гриша тоже сделал. Статьи вызвали шквал писем от сердобольных читателей.
Что было дальше, Морской не знал. Но, судя по тому, что сейчас к месту жительства Кондрашина нужно было подниматься на второй этаж добротного дома, а не спускаться в подвал расшатанной деревянной халабуды, — Фред тогда, после войны, добился своего.
— Ну? Заходить будем, или как? — Нарочито грубая интонация Горленко отвлекла Морского от раздумий. Похоже, Коля старался не афишировать при посторонних свое близкое знакомство с Морским. Ну и ладно!
Морской вздохнул, еще раз сказав самому себе, что деваться некуда, часы необходимо забрать.
— Дядя Каша, ну что ж ты так? — начал он с порога. Нужная интонация пришла сама вместе с искренним сочувствием. Зайдя в комнату, Морской заметил и черную полоску в уголке прикрепленной к зеркалу фотокарточки Валентины Каро, и вывороченные обыском внутренности раскуроченных сундуков, и вспоротые животы мягкой мебели, и перепуганного маленького человечка у окна.
Быстро приблизившись, игнорируя недоуменные взгляды присутствующих, Морской протянул Кондрашину руку:
— Приветствую! Жаль, что при таких обстоятельствах, но мы сейчас все уладим…
— А, газетчик… — Дядя Каша узнал Морского, протянутую руку пожал вяло и погрустнел при этом еще больше. — Говорил же я: от вас сплошные неприятности. Зачем пришел?
— Ну… Как же не прийти. Ты, дядя Каша, делаешь глупости, опять себя хочешь погубить… А я же знаю, ты все это не со зла, а от недопонимания. Отдай им часы! Я ведь знаю, что они у тебя… хм… при себе… Часы эти не просто краденые, они с убитого снятые, понимаешь? Образумься, пожалуйста. Ради чего ты покрываешь убийцу?
— Нет у него при себе ничего! — возмутился кто-то за спиной Морского. — Я что, по-вашему, обыскивать, что ли, не умею?
— О! — Дядя Каша, не сводя глаз с Морского, показал пухленьким пальцем на говорящего. — Мальчик дело говорит. На нет и суда нет. — И попросил вдруг очень жалобно: — Ты шел бы своей дорогой, журналист! Ты же не милиция, зачем грех на душу брать? — Морской отрицательно помотал головой, и дядя Каша нервно отвернулся.
— Не вынуждай меня им все объяснять, — продолжил Морской. — Гуманными методами не получится, они решат работать как придется. Ты же сам понимаешь…
— Все слышали! — Дядя Каша вдруг ловко вскочил на стоящую рядом табуретку и, назидательно указывая дрожащей рукой на Морского, принялся бодро рапортовать: — Очернение советской действительности, товарищи, прямо у нас на глазах! Все слышали — он сказал: «Будут работать, как придется». Я подам жалобу! Журналист при исполнении запугивал ни в чем неповинного старика и говорил, что родная милиция его не бережет, а будет резать!
Ничего толком не понимая, присутствующие все же зафыркали от смеха. Вещал дядя Каша весьма комично и беззлобно.
— Ну почему сразу резать? — Морскому было не до шуток. Угрожая, он, конечно, блефовал, но поручиться за действия жаждущей немедленного результата милиции не мог. Пришлось экстренно искать альтернативные варианты проверки. — Они отвезут тебя, дядя Каша, в лабораторию. У меня бывшая жена в тубгоспитале работает. У них там прекрасные рентгеновские аппараты. Если я ошибаюсь, ты сможешь это доказать. Снимок все покажет.
— Что? Аппараты? — Тут старик вконец перепугался. — Совсем все с дуба рухнули! Я вам покажу, как честных людей дьявольскими лучами травить! — С этими словами он за долю секунды распахнул окно, перепрыгнул на водосточную трубу и с истерическим «Полундра!» свалился в произрастающие возле угла дома кусты. Поломанная труба звонко загудела, огрев дядю Кашу по голове. Тот корчился в кустах на четвереньках. Потом вскочил и ринулся в темный переулок.
