— Ивана Павловича надо за это благодарить.
— Обручев — очень талантливый ученый, — покивал дедушка. — Эстет, эрудит, в своем роде философ… не замыкается в математике, чему я даже завидую. Стало быть, вы его знакомая?
— На меня вчера дегенерат напал.
— Дегенерат? — Густые седые брови старика поползли наверх.
— Так Саша выразился. Меня столкнули на рельсы под поезд, — проговорила Анна печально. — А Иван Павлович спас.
— М-да, вырождаемся, «крутой»… вожделенное нынче словцо… крутой маразм и до нас докатился. А как вы вообще в нашу Вечеру попали?
— Мне пообещали деньги отдать, долг еще родителям, но никто на платформе не появился.
— Как же родители вас одну отпустили?
— Она сирота, — вставил Саша.
— Простите, деточка. Мы вчера ночью не успели поговорить, но в дальнейшем…
— Нет, вы все должны про меня знать. Я — Анна Ярославовна Рюмина, студентка филфака.
— Анна Ярославна. — Старик улыбнулся, прищурился, морщинки на лице собрались в гримасу. — Кто же были ваши родители?
— Мама — детсадовская воспитательница, а папа — артиллерийский офицер.
— Где служил?
— На Дальнем Востоке, а потом в Москве. Мы — москвичи, с Большой Полянки.
— Что я хотел… — Александр Андреевич провел по лицу рукой в старческих веснушках, слегка дрожащей. — Ах да! Саша, сходи принеси бутылку коньяку. — Он достал из внутреннего кармана пиджака большую связку ключей.
— Из секретера?
— Да, да. И три стопки. Вам сколько лет?
— Восемнадцать.
— Прекрасный возраст… Ну да завтра мы поговорим обо всем подробнее. — Он снова прищурился и произнес задумчиво, словно читая стихи: — Итак, два Ангела уже пришли…
Пришел Саша. Дедушка разлил смугло-золотистую жидкость, поднял хрустальный сосудик.
— Помянем дочь, Сашину маму. Сегодня тринадцать лет, как она скончалась.
«Они ходили на кладбище! — сообразила Анна и выпила до дна; голова слегка закружилась. — Как жалко и как прекрасно жить!..»
Дедушка закурил трубку с оригинальным изогнутым мундштуком, заговорил неторопливо:
— Потомственная интеллигенция, к которой я и мой внук принадлежим, всегда шла, так сказать, своим путем.
— Своим путем, — подхватил внук с усмешкой, — а шла туда же — на кладбище.
— Ну, ну, Сашок… Так вот, испокон веков, называя себя «солью земли», мы были умные, но не мудрые. И последнее время я начал размышлять: есть ли жизнь после смерти.
— Серьезно?
— Может, с моей стороны и поздновато: ведь очень скоро я узнаю несомненно, стопроцентно.
— Ну и как, есть?
— Боюсь, что да.
— Не бойтесь, — заявила Анна в приятнейшем головокружении. — Это очень радостно, что там нас, может быть, ждут.
— Смотря кто ждет, — вставил Саша, а старик продолжал воодушевленно:
— Дети мои, святые боялись, даже Сын Божий боялся. Страх смерти движет миром, прогресс придуман, чтоб его приглушить. Впрочем, это проблемы моего возраста, не вашего.
— Деда, ты делал бомбу по велению времени и потому что твои мозги для этого созданы.
— Кстати, о времени… — Дедушка отогнул рукав пиджака. — Двадцать минут девятого. Пойду-ка пошевелю мозгами.
— Коньяк оставь, может, мы еще выпить захотим.
— Как тебе угодно, Сашенька. — Старик выбил пепел из трубки в медную пепельницу и как-то встрепенулся, вздрогнул. — Господи, налей! Налей всем! — Взглянул на Анну. — Ведь сегодня день его рождения, двадцать лет.
— Какое жуткое совпадение! — выпалила Анна, тут же прикусив язык (буквально даже почувствовала солоноватый привкус крови во рту. «Так тебе и надо! Какая бестактность, совсем нельзя пить!»).
— Да, да, — пробормотал старик отстраненно. — Сашок — единственное, что у меня есть на свете. Здесь все, и прежде всего я сам, все принадлежит ему. За тебя, мой дорогой! Юности, мужества и ума тебе не занимать. Дай Бог мудрости…
