Он и Макс вскоре распрощались с обитателями дома и направились через Кресент к стоянке такси под железнодорожным мостом. Накрапывал дождь, и было слишком пасмурно для этого времени года. Макс, казалось, пребывал в приподнятом настроении. Он бодро вышагивал, заломив набекрень свою большую черную шляпу. Ее поля были так широки, что Кэмпион не мог с высоты своего роста разглядеть его физиономию, скрытую под ними.
— Воспоминания о былом! — вдруг изрек Макс. — Да еще такие совпадения! Это уже слишком, не так ли? Весьма поучительный вечерок!
Кэмпион промолчал, лихорадочно и сердито размышляя. Догадка, которая брезжила где-то на задворках его сознания еще с тех пор, как он вышел из галереи Салмона и побрел по Бонд Стрит, вдруг обрела ясные очертания, и ее важный смысл отозвался непривычным холодком, пробежавшим вдоль его спины.
Как он подсознательно отметил тогда, в галерее Салмона, существовало некое безошибочное «фамильное» сходство между этой аферой Макса с политическим деятелем и его «признанием» Оутсу.
Кроме явного различия в эмоциональной окраске, все остальные черты обоих собеседований совпадали: кажущаяся искренность, пламенность, безоглядная отвага и совершенство исполнения. Оборотную сторону дела с продажей картины он узнал только что, и она ошеломила его. А что если имеется и оборотная сторона того признания в убийстве? А что если и оно является экспериментом для сверхутонченного ума?
Он поглядел сверху вниз на фигурку, вышагивающую рядом с ним по пустынной лондонской улице, и понял смысл странного психологического синдрома, столь удачно именуемого «хладнокровным убийством». И чем больше он думал об этом, тем яснее становилась его сущность.
Признание Макса было, разумеется, слишком поспешно квалифицировано инспектором как признание аффектированного и самовлюбленного истерика, каковым Макс являлся на первый взгляд. Инспектор и сейчас еще считал его именно таким типом.
Но мистер Кэмпион теперь знал куда больше инспектора. Он знал, что Макс вовсе не тот идиот, которым можно просто пренебречь. Мало того, имелись основания полагать, что он носитель того странного, слегка изощренного ума, который не только побуждает к смелым поступкам, но и одинаково равнодушен как к опасности, так и к истине. Но поскольку Кэмпион теперь это знал, то «признание» Макса в убийстве представилось ему двойной изощренной ложью, а раз это так, то истина могла оказаться ужасной.
Он дошел до этого пункта своих рассуждений как раз к тому моменту, когда рядом с ними оказалось такси и Макс стал уговаривать его войти в машину.
Кэмпион, извинившись, отказался, а Макс сел в такси и отбыл. Мистер Кэмпион стоял под дождем, глядя вслед машине, пока она не скрылась из виду. Он был охвачен ошеломляющим ощущением сделанного им открытия.
Макс же в такси снял шляпу, откинулся и тихонько рассмеялся.
Некоторое время он размышлял о своем искусстве водить людей за нос, но потом нахмурился и прищурил свои блестящие глаза. Он думал о миссис Поттер.
Утром того четверга, в который она погибла, миссис Поттер проснулась чуть пораньше, чем обычно, потому что у нее было очень много дел.
Она спустила ноги с постели, которой ей служила тахта, и осталась сидеть, раздумывая. Ее ночная рубашка, скопированная с одеяния фигуры на греческой стеле, была скрыта под теплой, но достаточно уродливой ночной кофтой, которая защищала ее горло и руки от холода, проникавшего через льняные портьеры.
Серо-стальные волосы миссис Поттер были всклокочены, а лицо очень бледно. Она дурно спала этой ночью.
Мистер Поттер встал раньше и уже удалился в свой сарай, пристроенный к кухне. В этом сарайчике он вырезал и печатал свои литографии. Он отсутствовал по крайней мере уже с час.
Его супруга механически оделась, нервно морща лоб. В мастерской сквозило и было не очень уютно. Вообще эта мастерская выглядела нешаблонно и слегка печально. Бутылка из-под кьянти и римская шаль, принятые в качестве декоративного реквизита, в наше время не столько напоминают «Богему», сколько дилетантскую продукцию «Трильби», а романтические времянки и живописная нищета, такие привлекательные в юности, в зрелые годы просто приводят в уныние.
