Кэмпион заметил, как загорелись маленькие темные глазки Макса.
— Так он уже здесь? — спросил он взволнованно. — Я немедленно отправляюсь к нему!
Мистер Кэмпион заторопился. Он почувствовал, что несколько затянул свой визит, отдавшись размышлениям об удивительном впечатлении от галереи в целом и от озарений, его посетивших только что.
— Я загляну к вам позднее, — сказал он, собираясь откланяться, — или, быть может, вы сами мне позвоните?
— Мой дорогой друг, не уходите! — абсолютно искренне попросил Макс. — У меня свидание с клиентом, — он понизил голос, — это сэр Эдгар Бервик, да, да, политический деятель. Он вбил себе в голову, что является большим знатоком фламандской живописи. — Макс просунул руку под локоть Кэмпиона и увлек его прочь из зала, вполголоса продолжая рассказывать: — Он довольно любопытен. Ему хочется приобрести что-нибудь для своей коллекции фламандской живописи, и мне, кажется, есть что ему предложить. Пойдемте, пойдемте со мной! Вы должны его услышать! Это весьма поучительно и полезно для вас. Я настаиваю на этом! Кроме того, — добавил он, внезапно изобразив откровенность, — я гораздо удачнее действую при наличии аудитории. Вы же изучаете психологию, не так ли? Это будет весьма интересный пример для вас.
Последовав за Максом в зал меньших размеров, где также размещались экспозиции галереи, Кэмпион обнаружил, что процесс обработки клиента уже, собственно говоря, идет.
Высокое удлиненное помещение с верхним освещением и некрашенными деревянными панелями стен было вполне подготовлено для процедуры. Картина покоилась на мольберте, установленном в дальнем конце комнаты, где имелось, кроме нее, единственное цветовое пятно, образованное длинной бархатной гардиной, изящно драпирующей двери. По счастливому дизайнерскому наитию живой синий цвет, главенствующий в картине, отзывался как эхом в этой гардине. Впечатление, производимое этой «перекличкой», было очень приятным.
Когда Кэмпион скромно вошел в зал вслед за Максом, сэр Эдгар уже стоял перед картиной, склонив набок свою голову, увенчанную серой шевелюрой.
Это был уже немолодой человек, крупный и величественный. На его розовом лице царило привычно важное выражение. Он выглядел в этот момент как персона, полностью отдающая себе отчет в значительности происходящего и вполне умудренная собственным опытом.
Мистер Кэмпион, притворившись, что его заинтересовали прикрытые занавесками витринки с ранними немецкими гравюрками, навострил уши и стал наблюдать за встречей.
Макс, по его мнению, был неотразим. Он приблизился к своему несколько напыщенному клиенту со смешанным оттенком почтительности и дружелюбия и остановился рядом с ним в молчании, также вперив взгляд в картину. Взгляд этот выражал как бы инстинктивное удовлетворение и терпеливое ожидание того, что может изречь его гость в качестве незаурядной личности и тонкого эксперта…
Сэр Эдгар так долго пребывал в состоянии созерцания, что Кэмпион получил полную возможность тоже рассмотреть эту картину, да и все остальные в зале картины. Наконец долгожданное собеседование началось.
Кэмпион был не особенно высокого мнения о своих познаниях в живописи, но все же от того места, где он находился, он мог убедиться, что на картине изображен фламандский интерьер, написанный в манере Яна Стена. Там происходило крещение ребенка в прелестном опрятном помещении со множеством персонажей вокруг, участвующих в самых забавных маленьких сценках. По-видимому, картина была в хорошем состоянии, и лишь одна довольно заметная трещина пересекала один из ее углов.
Наконец, когда Кэмпион закончил свое движение по кругу вдоль стен зала, где находились столы-витрины с гравюрами, и вновь подошел к произведениям живописи, сэр Эдгар, взволнованно дыша, обратился к Максу.
— Интересно, — промолвил он. — Определенно интересно!
Макс, казалось, с трудом заставил себя очнуться от транса. Он отвел глаза в сторону от холста и позволил слабой, но загадочной улыбке проступить на своем лице.
— Да, — мягко откликнулся он, — о да!
Великолепный гамбит, открывающий собеседование, был уже завершен, и вновь воцарилось молчание. Сэр Эдгар, не теряя величественности, присел на корточки и через маленькую лупу стал изучать строение мазков на самом нижнем конце холста.
