В последний раз взглянув на открывающийся из окон живописный мир, я повернулась и стянула перчатки.
– Да, Винельда, благодарю тебя. И приготовь мне какой-нибудь вечерний туалет.
– Я думала, вы пойдете покупать новые наряды, – удивилась Винельда. В ее голосе ощущался шок от того, что я надену нечто из старого, когда в моем распоряжении все парижские магазины.
– Я могу пройтись по магазинам, – улыбнулась я, – но не перед ужином.
Она выглядела слегка разочарованной, поэтому я спросила о том, что должно было ее воодушевить ее:
– Что-нибудь интересное в светской хронике?
Винельда с великим наслаждением погружалась в пороки богатых и знаменитых особ. Теперь, когда Майло удалось на несколько месяцев исчезнуть из желтой прессы, я относилась к ней с меньшим отвращением, чем в то время, когда его имя непременно связывалось с красивыми светскими львицами и кинозвездами.
– Мне пришлось просмотреть массу журналов, чтобы найти хоть что-то интересное, – мрачно ответила Винельда. – Почти все они на французском, а на обложках везде какой-то старик.
– Старик? – переспросила я.
– Да, и его фотография почти на всех обложках. Он очень старый и совсем не симпатичный.
– Вот ведь беда, – заметила я, сдерживая улыбку.
– Я купила журналы, которые смогла найти на английском и еще кое-какие на французском. Я думала, что вы, возможно, позже расскажете мне, что в них пишут.
– Разумеется.
Если бы я знала, какой оборот примет наша поездка в Париж, я бы с самого начала уделила светским сплетням куда больше внимания.
Мы рано поужинали и вернулись в гостиницу, где стали ждать прихода мадам Нанетт. Майло распорядился, чтобы к ее визиту нам в номер подали кофе, так что оставалось только ждать. Я включила радио, а Майло сидел и курил, сохраняя непринужденный вид.
Я испытывала облегчение оттого, что Винельду и Паркса мы этим вечером отпустили, чтобы побыть одним. Паркс – сама скрытность, но Винельда имела неискоренимую страсть к подслушиванию. Совершенно невинную и безвредную, однако будет куда легче сосредоточиться на разговоре с мадам Нанетт, не гадая, не притаилась ли где-то поблизости наша Винельда.
Без нескольких минут десять в дверь негромко постучали, и Майло поднялся, чтобы открыть. На пороге стояла мадам Нанетт. Они поздоровались по-французски; в голосе Майло прозвучала необычная нежность, которую я слышала лишь изредка.
Она взяла его за руки, глядя ему прямо в глаза.
– Прекрасно выглядишь, – наконец произнесла она. – Конечно, слишком много солнца вредно для кожи, но ты никогда не обращал внимания на подобные пустяки.
Майло рассмеялся, наклоняясь и целуя ее в лоб.
– Я мог бы догадаться, что ты заметишь.
Мадам Нанетт улыбнулась в ответ и потрепала его по щеке, прежде чем войти в номер.
Я пристально взглянула на нее, выискивая признаки болезни, и с облегчением убедилась, что она буквально лучится здоровьем. Она была среднего роста, довольно стройная, с приятным лицом и проницательными темными глазами. Она надела темно-серое платье, немного старомодное по покрою, но из качественного материала. В ее некогда черных волосах проглядывала седина, но на лице морщин почти не было, и она легко могла сойти за куда более молодую женщину.
Мадам Нанетт подошла ко мне, нежно взяла за руки и поцеловала в обе щеки. Затем отступила на шаг, не выпуская моих рук, и оглядела меня.
– Вы выглядите просто замечательно, миссис Эймс. Очень счастливой.
– О, зовите меня просто Эймори, прошу вас. – Эти слова я повторяла при каждой встрече, но ей еще предстояло привыкнуть к подобной неофициальности.
Она сжала мои руки и повернулась к Майло.
– Твоя жена светится от счастья. Наверное, потому, что ты хорошо себя ведешь. За несколько месяцев я не видела почти ни слова о тебе в светской хронике.
Майло улыбнулся, принимая возможный мягкий упрек как комплимент.
– Да, в последнее время я веду себя чрезвычайно послушно. На самом деле мне немного жаль. Уже много лет я не получал хорошего нагоняя.
– Уверена, тебе причитается масса запоздалых наказаний, – произнесла мадам Нанетт. В ее глазах искрилась улыбка, что противоречило ее строгому тону. – Ты по-прежнему слишком красив, но с этим, похоже, ничего не поделаешь. А теперь, Эймори, присядьте-ка рядом и расскажите о своей поездке в Италию.
