Этот случай произошел до нашего с ним знакомства, но с тех пор появился целый шлейф зафиксированных «прегрешений», и я терялась в догадках, что же собой представляет Мишель Беланже, если даже Майло отзывается о нем неодобрительно.
Он ответил в своей поражающей меня манере, словно прочел мои мысли:
– Проблема в том, что Мишель так и не повзрослел. Тогда как я с годами остепенился, он почти не изменился с тех пор, когда мы вместе кутили.
Я вздернула брови:
– Так ты, значит, остепенился?
Майло улыбнулся:
– Да, дорогая, а ты разве не заметила? Я превращаюсь в истинное воплощение добродетелей.
Подобные слова не заслуживали ответа.
– Выходит, этот Мишель не очень-то приятный субъект? – спросила я, снова возвращая разговор к насущным вопросам.
– Чтобы ты получила о нем хоть какое-то представление, скажу, что отец все-таки выгнал его из дома лет в девятнадцать или двадцать, потому что горничные беременели одна за другой, – ответил Майло.
– Вот как, – только и смогла выдавить я.
– Понимаешь? Я хоть и не обладаю незапятнанной репутацией, но по крайней мере у меня нет незаконнорожденных детей, разбросанных по всей Европе.
– Какой же ты у меня положительный, – поморщилась я.
– Ну, – произнес он, вставая со стула, – думаю, что сегодня вечером мы уже ничего не сделаем. Сходим куда-нибудь?
– Сейчас?
– Разумеется. В конце концов, мы в Париже, а вечер только начинается.
В его доводе имелось разумное зерно, не поспоришь.
– Почему бы и нет? – согласилась я, вставая с дивана.
Час-другой музыки и танцев – как раз то, что нужно, чтобы развеяться, прежде чем мы приступим к расследованию.
К тому же последние несколько минут Майло предавался воспоминаниям о славных днях юности. Наверное, лучше не оставлять его без присмотра.
На следующее утро за завтраком я предприняла первые шаги к раскрытию загадки смерти Элиоса Беланже. Я сидела за столом, наслаждаясь изумительной выпечкой и крепким кофе, поданными в номер, и просматривая газету. Я была уверена, что кончина столь значимой персоны даст повод для появления множества пикантных статей, но они в основном были явно написаны сразу после смерти Элиоса Беланже. В утренней газете фигурировала лишь небольшая заметка с описанием приготовлений к похоронам. Похоже, похороны должны были состояться сегодня.
Я отложила газету, когда Винельда подошла к окнам и распахнула два из них. Порыв прохладного весеннего воздуха закружил занавески.
– Какое дивное утро, – мечтательно произнесла она. – Париж так же прекрасен, как я и представляла.
– Рада, что тебе здесь нравится, – сказала я, наливая себе вторую чашку из серебряного кофейника и запахивая светло-голубой шелковый халат, потому что стало свежо.
– Ну не прелесть ли, мадам? Очень красиво и романтично.
– Да, – согласилась я, поднося чашку ко рту. – Просто восхитительно.
Не одна она подпала под очарование этого города. После нашего похода в ночной клуб Майло проводил меня до гостиницы и отправился в одно из своих любимых игорных заведений. Он вернулся незадолго до рассвета; от него исходил характерный для подобных мест запах сигаретного дыма, спиртного и недорогих дамских духов. Какие бы женщины ни посещали это игорное заведение, они явно не пользовались продукцией фирмы Беланже.
Едва ли он поднимется раньше полудня, но сама я встала утром полная решимости совершить что-нибудь дельное. У меня всегда получалось сводить вместе разрозненные кусочки информации, беседуя с людьми, посвещенными в суть дела, хотя все говорило за то, что я вряд ли сумею в ближайшее время познакомиться с кем-нибудь из семьи Беланже. Однако я могла как можно больше о нем разузнать.
И я придумала превосходный способ начать свои изыскания.
– Винельда, хочешь с утра просмотреть журналы со светской хроникой? – спросила я.
Горничная отвернулась от окна, в ее лице читалось нетерпение.
– О да, мадам. Очень хочу. Вы с мистером Эймсом такие умные, говорите по-французски, как настоящие французы. Вчера вечером я долго разглядывала фотографии, но без слов в них мало толку. Принести журналы?
– Если желаешь. – Я подлила в кофе немного молока, когда она ушла за прессой.
