Этот жест положил конец сомнениям грабителей. Младший Редлих дернул старшего за руку, помогая подняться, и оба с топотом пустились наутек.
Лидия Сергеевна пыталась рассмотреть рыцаря, так доблестно — одним махом двоих побивахом — расправившегося с братьями-разбойниками. В тусклом свете луны, едва пробивавшемся сквозь тучи, было видно не уместное для ноября соломенное канотье, черное пальто, из-под которого виднелись защитного (кажется) цвета брюки и высокие сапоги. Лицо героя оставалось в тени.
Но он нагнулся к лежащей, стало видно светлую щетину, блеснули пронзительные глаза.
— Майне фрау, — сказал незнакомец, беря Верейскую за руку, — зинд зи… как это, черт… зинд зи ин орднунг?
Второй присел на корточки возле Зины и, зачерпнув песка, стал тереть ей виски. Горничная застонала.
— Боже, — пролепетала Лидия Сергеевна, услышав «черта», — вы русский?
На простом, ясном лице неизвестного человека отразилось изумление.
— Вы… вы тоже?! Ну и оказия.
Он почесал затылок, отчего шляпа съехала ему на лоб.
— Господи, кто вы? Откуда? — не могла опомниться Верейская.
Небритый оглянулся, понизил голос.
— Я офицер. Сбежал из Дрешвица. Там лагерь для военнопленных.
— Да-да, знаю. Мы с Зиной посылали туда гостинцы на Рождество и Пасху. Этот господин тоже оттуда?
Долговязый молчун одной рукой придерживал плачущую Зину за плечи, другой неловко гладил ее по голове.
— Это мой денщик, Тимоша. У него после контузии и испытаний плена мозги малость съехали. Говорить членораздельно не может, только мычит. Не мог я его в лагере бросить, пропадет. Думали, найдем какую-нибудь лодку на берегу, махнем в Швецию. Где наша не пропадала… — Здесь беглец очень симпатично смутился. — Простите, сударыня, я не представился. Прапорщик Базаров, Емельян Иванович.
— Княгиня Верейская, Лидия Сергеевна, — с улыбкой ответила она.
— Матушки, барыня, что ж вы сидите?! — возопила тут пришедшая в себя Зина. — Мазурики шкатулку уносят!
Пока Верейская знакомилась со своим избавителем, братья Редлих удрали довольно далеко. Усердно шлепая по песку своими бахилами, они уже добежали до тропинки, что вела к городку.
— Догоните их, прошу! — спохватилась Лидия Сергеевна. — Они забрали все мои деньги! И драгоценности!
Прапорщик Базаров вскочил, даже сделал несколько шагов — и остановился.
— Пустое дело, ваше сиятельство. Шум поднимать нам не резон. Обойдется себе дороже…
Он, конечно, был прав. Бог с ней, со шкатулкой.
— Вообще-то мы, Верейские, носим титул «светлейших», так что правильное обращение «ваша светлость», — молвила она с улыбкой, давая понять, что говорит это не всерьез (но все-таки пусть он сознает, с кем имеет дело). — …Однако вы можете звать меня просто «Лидия». Ведь мы товарищи по несчастью.
Тот поглядел на лодку и весело ответил:
— Надеюсь, будем товарищами по счастью. Баркас знатный и, кажется, с мотором. Опять же ветер подходящий. К утру, Бог даст, окажемся в шведских водах.
— Вы умеете управлять судном?
Он засмеялся:
— Через Байкал ходил, так и через Балтику как-нибудь перемахну. Тут до Треллеборга сотня верст всего.
Но Лидия Сергеевна все еще колебалась.
— Однако я теперь совсем без денег. Как же мы из Швеции попадем в Россию?
— Поездом, Лидочка, поездом. Первым классом. Все расходы беру на себя. Товарищи так товарищи. Денег у меня тоже нет, но зато есть вот что.
Веселый прапорщик подмигнул, расстегнул пальто и извлек откуда-то из-за пазухи мешочек на снурке. На ладони сверкнул причудливый, загогулистый кусочек желтого металла.
— Самородок, — показал Базаров. — Когда в армию уходил, с собой взял, на счастье. Я ведь, Лидуша, золотопромышленник. Так что Бог милостив, не пропадем.
От «Лидочки» и «Лидуши», от сверкающего самородка, от крепкого мужского запаха, которым дохнуло из расстегнутого ворота, Верейская несколько опешила. Она сама не очень понимала, откуда эта приятная отупелость. Стояла и смотрела, как мужчины споро и дружно отцепляют якорь, выталкивают лодку с отмели. Потом денщик легко поднял на руки ойкнувшую Зинаиду, Емельян Иванович так же просто, без церемоний, подхватил Лидию Сергеевну — и она поняла, в чем дело.
