- Он (Тито) невинных людей послал на Голый Остров, чтобы отмыться самому. Это же он сам их и учил любить Сталина и Россию. В этот лагерь на Адриатике Тито слал своих противников, чтоб отучить их от любви к Сталину. Он считал, что это лучший метод их перевоспитания, это он от Сталина научился, который тоже своих соперников ссылал в концентрационные лагеря.
Мой отец не пострадал из-за резолюции ИБ>[6], но был из Белграда возвращен в Сараево. По всему судя, страдал он по какой-то другой причине - одни страдают из-за ИБ, другие из-за ЕБ... Но главное, что в те времена возвращение из Белграда было для государственных чиновников наказанием. Мне он сказал, что причиной возврата была дружба с тогдашним зятем, который тоже подставился, когда Тито перестал любить Сталина. Лучше всего о моем отце сказала мама:
- Добрей моего Мурата не сыщешь, вот он и предается порокам, чтоб передохнуть от своей доброты.
Отец работал на госслужбе и доволен ей не был. Был он начальником Министерства информации Социалистической республики Боснии и Герцеговины, а потом и зам.министра. Хорошо знал английский, но больше всего нравились ему русские песни.
В этот вечер, после обсуждения Тито, я заснул у мамы на коленях, а отец пел «За Байкалом». Вместе с запахом жира с мангала, в сон мой проникла Снежана Видович. Она и раньше появлялась под звук русских песен, но на этот раз, в саду инженера Пипича, была она в совсем другом образе. Одетая в подвенечное платье, несла с собой какой-то обрубок орехового дерева. Узнал я в нем факел титовой эстафеты, которую пионеры, комсомольцы, крестьяне и рабочие, вручали Тито на день рождения.
- Это Титова эстафета, - сказала она мне. - А мы с тобой должны вручить ее Тито на его день рождения!
- А чего ты в свадебном?
Она ответила:
- Потому что мы с тобой станем мужем и женой!
Я сказал:
- Жениться согласен, но эстафету вручить не смогу, никак не получится, я же никакой не отличник, это первое, а второе: я Тито лично не знаю, видел его только на фото.
- Так, значит, не хочешь на мне жениться? - спросила Снежана, а я стал оправдываться:
- Как же не хочу, да я ради нас двоих готов на все!
- Тогда решай. Если хочешь моей руки, возьми эстафету и иди со мной, а если нет, то я пойду одна, а ты ищи себе другую жену!
Взял я эстафету в одну руку, другой схватил Снежану, и мы побежали вниз по Логавиной улице. Все вокруг взволнованно кричали: Тито! Тито! Все как наяву и я, ошалевший как угодивший в революцию Чарли Чаплин, смотрел по сторонам, держал в руках ту самую деревяшку и, наконец, проникся народным весельем, радостью, перешедшей из яви в мой сон. По аллее пошли мы к стадиону Кошево. Но там Тито не оказалось.
Снежанин папа, полковник Видович, тот, который с бровями как жестяные козырьки, вышел из толпы и сказал:
- По соображениям безопасности вынужден был изменить маршрут передвижения Тито, чтоб не получилось, как с Францем-Фердинандом!>[7]
Полковник шепнул мне на ухо:
- Сидит дед в гостинице «Загреб» на Мариином дворе и ждет вас там, детки, поспешите!
Нашли мы его в прокуренном зале гостиницы, играющим в покер с толстой кубинской сигарой в зубах. Около Тито сидел какой-то карлик, чья голова была обмотана скатертью. Был тут и человек в белом, с шапочкой как у пекаря Кесича на голове, и один высокий арап. Остановились мы у стола Тито, взволнованные и запыхавшиеся, и он сказал:
- Здравствуй, маленький Кустурица, ну как же ты вырос, ничего себе!
А этот со скатертью на голове и арап говорили:
- Машалла, машалла, - а третий не говорил ничего.
Вместо порученного текста о любви, я, внезапно, эстафетой из орехового дерева ударил Тито по голове и заорал на него:
- Разве мы не договоривались, что ты будешь ждать нас на Кошево? Отвечай, диктатор хренов!
Ударил я его раз, другой, три раза. Кричал я во сне:
- Это тебе за Шибу Крвавца, это за Зулфу Бостанджича, за всех папиных товарищей, диктатор хренов!
Снежана Видович внезапно подобрала подвенечное платье и стала бить его ногами, а он только прикрывался.
- Почему не подождал нас, диктатор! Отвечай!? Отвечай!? - кричал я и в конце концов проснулся.
