На мгновение у Исы все поплыло перед глазами: ей показалось, будто она превратилась в летуна… Теперь она парила высоко над землей, а внизу пылали пожары, превращавшие скованную льдом ночь в светлый день. Похоже, это — северные земли, родина неотесанных Морских Бродяг… Иса увидела горящую крепость — такую мощную и огромную, что при виде ее захватывало дух. В обожженных пламенем стенах не было ничего примитивно-варварского. Несколько секунд Иса наблюдала за пожаром и за всадниками на чудовищных белых зверях, кружившими вокруг крепости.
Новый приступ головокружения — и она, оказалась над бескрайним водным простором, и луна освещала корабли, рассекавшие волны прямо под ней. Такие корабли способны были сеять ужас в прибрежных городах, Иса прекрасно это знала. Северяне, спасшиеся из разрушенной твердыни, обратились в бегство! И рано или поздно они придут на юг. Ей необходимо немедленно готовить оборону.
А потом позади нее возникла чья-то тень. Она обернулась и увидела жадную пасть громадного летающего существа. То была не птица, нет… и страшная тварь готова была схватить ее и проглотить! И ей было ясно, что она — жалкая кроха, которую даже закуской считать нельзя… и что истинная цель твари — не она, а те, кто стоит на палубах северных кораблей…
А потом все погасло. Она стремительно вернулась в собственное тело, расставшись с посланником. Посадив крошечного летуна себе на плечо, она ощутила сильные удары маленького сердца у своей щеки. Посланник сослужил ей хорошую службу. Он достоин того, чтобы иметь имя.
— Туманчик, — сказала она. — Я буду звать тебя Туманчиком.
Существо замурлыкало, словно от удовольствия. Ах, если бы она могла найти среди людей таких, кто служил бы ей хотя бы вполовину так хорошо, как Туманчик!
Борф снова видел сон. Его одеяло сбилось, когда он метался, пытаясь победить неведомого темного врага. Король лежал на спине и смотрел в черные недра полога, нависшего над ним. У него отчаянно колотилось сердце, во рту словно эскадрон ночевал, голова тупо болела, как будто его недавно рубанули мечом по затылку… Веки жгло огнем — и Борф по давнему опыту знал, что если сейчас посмотрит в зеркало, то увидит, что глаза у него налиты кровью.
Как всегда, пробуждение было еще хуже снов. В последнее время истина не давала ему покоя. Борф медленно приподнялся в постели, заставив свое дряблое тело принять сидячее положение. Во рту у него пересохло так, словно он уже неделю умирал от жажды. Его рука принялась неуверенно шарить по столику у кровати, а из горла вырвалось глухое рычанье.
Ночник, который он приказывал никогда не гасить, догорел. Однако луна светила достаточно ярко, чтобы увидеть: раскладная кровать камердинера пуста.
Борф попытался выдавить из себя достаточно громкий звук, но сначала лишь придушенно захрипел. Наконец ему удалось позвать:
— Руген!
Он был один в спальне, один в этой громадной кровати на возвышении. И занавеси были раскрыты не только справа от него, навстречу темноте и ночи, но и в ногах их тоже не задернули. Борф прищурился. Там что-то было — искры слабого света… Перенеся вес на один локоть, он подполз к краю сбитой постели, пытаясь дотянуться до этих искр.
— Стафард!
Даже его телохранитель… Неужели все его оставили? Может, он грезит? Неужели его могли оставить наедине с тем страшным, что может подкрасться в темноте?
Борф ощутил густой запах вина. Его рот наполнился слюной, и он судорожно сглотнул. Ему нужно… необходимо… выпить! Пусть только ему дадут полный кубок вина — и в его мире все снова станет на свои места.
Эти искры света — это же глаза! Точно, глаза!
За ним следят. В тайных прикроватных ножнах, у самого изголовья, висит его ночной меч. Не смея отвести взгляда от светящихся глаз, король судорожно шарил рукой, царапая толстые занавеси ногтями. Наконец ему удалось отыскать оружие — и он сжал пальцами рукоять меча.
— Во имя Камбара, кто ты?
Он облизнул пересохшие губы. Сила, которую он призвал, была давно забыта. Однако Борф надеялся, что она по-прежнему его хранит.
Вот только… только… Его собственный взгляд оказался в плену тех глаз, что светились перед ним. Король начал задыхаться: наполнять легкие становилось все труднее. Он видел глаза, видел то, что за ними…
