Смерть и воскрешение патера Брауна - страница 26

Патер Браун поднял голову и слушал с напряженным вниманием.

– На меня это произвело такое впечатление, словно луна упала с неба, – хотя я знал, что эту скалу можно было опрокинуть самым слабым толчком. Меня охватило какое-то безумие; я помчался по аллее, как ветер, и прорвался сквозь изгородь, точно это была паутина. Эта изгородь и в самом деле была очень хрупкой, хотя она содержалась в таком идеальном порядке, что вполне заменяла стену. Когда я прибежал на берег, я увидел, что гора свалилась со своего пьедестала – и бедный Гарри Дрюс лежал раздавленный ею. Одной рукой он обнимал скалу, словно он сам опрокинул ее на себя. А на желтом прибрежном песке он начертил перед смертью огромными пляшущими буквами: «Скала судьбы да падет на безумца!»

– Всему виной завещание полковника, – заметил патер Браун. – Этот юноша сделал все, чтобы извлечь выгоду из недовольства полковника Дональдом – в особенности в тот день, когда полковник вызвал его одновременно с адвокатом и так тепло приветствовал его. У него не было выхода. Он потерял службу в полиции, проигрался в Монте-Карло. И убил себя, когда понял, что убил своего дядю бесцельно.

– Подождите минуту! – вскрикнул Фьенн. – Я не поспеваю за вами!

– Кстати о завещании, – спокойно продолжал патер Браун. – Пока мы не перешли к более серьезным вещам, я объясню вам недоразумение с фамилией доктора. Все это очень просто. Я, кажется, уже где-то слышал обе его фамилии. Этот доктор – французский дворянин, маркиз де Вильон, но, кроме того, он ярый республиканец; он отрекся от своего титула и переменил фамилию. В девяти случаях из десяти человек, меняющий фамилию, – прохвост. Но в данном случае мы имеем дело с проявлением фанатизма. Что касается его разговора с мисс Дрюс об убийстве, то тут, я думаю, мы опять-таки имеем дело с проявлением французского духа. Доктор говорил о том, что он вызовет Флойда на дуэль, а девица пыталась отговорить его.

– Понимаю! – воскликнул Фьенн. – Теперь мне ясно все, что она говорила!

– А что именно она говорила? – улыбаясь, спросил священник.

– Понимаете, – сказал Фьенн, – это случилось еще до того, как я нашел труп Гарри Дрюса. Но потом, когда я обнаружил катастрофу, это вылетело у меня из головы. Трудно, знаете ли, удержать в памяти романтическую идиллию, когда трагедия достигла кульминационной точки. Дело было так: идя по аллее, ведущей к беседке, я встретил дочь полковника и доктора Уолентайна. Она, разумеется, была в трауре, он тоже надел черный костюм, точно шел на похороны. Но лица у них были отнюдь не похоронные. Я никогда в жизни не видел более счастливой парочки. Они остановились и приветствовали меня, а затем она сообщила мне, что они поженились и живут в маленьком домике на окраине города, где у доктора есть практика. Все это меня изрядно удивило, так как я знал, что отец завещал ей все свое состояние; я деликатно намекнул ей на это, сказав, что приехал в поместье ее покойного отца, надеясь встретить ее там в качестве хозяйки. Но она только рассмеялась и сказала: «Мы от всего отказались. Мой муж не любит богатых наследниц». И я, к немалому моему удивлению, узнал, что они действительно уступили все наследство бедняге Дональду. Я надеюсь, что после такого урока он будет вести себя благоразумней. В сущности, он всегда был неплохим парнем, он просто был еще очень молод, а отец его не отличался большим умом. И именно в связи с этим oна сказала несколько фраз, я тогда не совсем понял их, но теперь они мне ясны. Она вдруг заявила: «Я полагаю, что теперь этот рыжий безумец перестанет бунтовать по поводу завещания. Неужели он думает, что муж, отказавшийся из принципа от древнего и старого титула, способен убить старика ради наследства?» Она опять рассмеялась и добавила: «Если мой муж и убьет кого-нибудь, то только в качестве хирурга. Ему даже в голову не придет посылать к Флойду своих секундантов». Теперь я понимаю, что она хотела этим сказать.

– А я понимаю только часть, – вставил патер Браун. – Что она имела в виду, говоря, что секретарь бунтует по поводу завещания?

Фьенн усмехнулся.