— Тем не менее, — откликнулась Клорис, — у него не было ни малейшего основания держать себя так с незнакомыми людьми.
Николас отвесил ей еле заметный поклон. Джонатан начал длинный рассказ о своей работе председателя местного комитета по эвакуации и вел его с таким остроумием, что, казалось, с каждой фразой настороженность слушателей ослабевала. Мандрэг, который был также не лишен своеобразного чувства юмора, рассказал о том, как некий, представьте, хорист неожиданно для себя стал участником ультрасовременной пьесы. Подали чай, во время которого продолжали болтать о смешных случаях.
«Господи, — думал Мандрэг, — только бы ему это удалось и все сошло гладко». Он поймал взгляд Джонатана и заметил в нем торжествующий блеск.
После чая хозяин предложил немного прогуляться, и Мандрэг, зная, какое отвращение Джонатан, подобно ему самому, питает ко всякого рода моционам, хмыкнул про себя. Просто Джонатан не хотел рисковать и устраивать в гостиной еще одну неприятную встречу. Если повезет, гости приедут, пока все будут на прогулке, и увидятся уже в более благоприятной обстановке, когда будут подавать шерри и коктейли.
Все собрались в холле, когда вошел Джонатан в серо-зеленом тирольском плаще. Выглядел он в нем довольно чудно, но Клорис Уинн, которая, по-видимому, решила, что ей нравится хозяин дома, сказала несколько любезностей по поводу его одеяния. Мандрэг, который решил, что ему нравится Клорис, присоединился к ней. В последнюю минуту Джонатан вдруг вспомнил про какой-то важный телефонный разговор и попросил Мандрэга заняться гостями. Свой плащ он накинул на плечи Николасу. Плащ свисал тяжелыми складками и делал его фигуру загадочно-романтичной.
— Великолепно, Ник, — сказал Джонатан, и Мандрэг заметил, что и миссис Комплайн, и Клорис были того же мнения. Плащ подчеркивал особую лихость, которая, казалось, была отличительной чертой Николаса. Все вышли из дома в холодные сумерки угасающего дня.
— Но ты должна понять, — сказал по-немецки доктор Харт, — что для меня это просто невыносимо.
— Ты смешон, — ответила ему по-английски мадам Лисс. — И пожалуйста, Фрэнсис, не говори по-немецки. Пора оставить эту привычку.
— А почему бы мне и не говорить по-немецки? Всем известно, что по происхождению я австриец, что я получил британское гражданство только потому, что ненавижу этот мерзкий нацистский режим и что мы, подчеркиваю, мы, британцы, воюем с ними.
— Ну, все равно, сейчас немецкий язык недолюбливают.
— Ладно, могу и по-английски. И на самом понятном английском языке я говорю, что, если ты будешь продолжать роман с капитаном Николасом Комплайном, я приму самые решительные меры, чтобы…
— Чтобы что? Кстати, мы едем слишком быстро.
— Чтобы положить этому конец.
— И как же ты это сделаешь? — спросила мадам Лисс, с видом тайного удовольствия кутаясь в меха.
— На следующей неделе я увезу тебя в Лондон.
— С какой целью? Вот уже Уинтон. Прошу тебя ехать немного медленней.
— Вернувшись оттуда, — сказал доктор Харт, сбавляя скорость, — мы объявим о нашей женитьбе. Скажем, что все произошло без шума в Лондоне.
— Ты что, с ума сошел? Мы уже тысячу раз обсуждали. Ты прекрасно знаешь, как это повредит твоей практике. Ко мне является женщина с жуткими морщинами. Я вижу, что ничем не могу ей помочь, более того, даже не могу притвориться, что могу ей помочь. Я советую ей сделать пластическую операцию. Она спрашивает, не знаю ли я какого-нибудь хирурга. Я называю два-три имени, среди которых твое. Я рассказываю, какие успешные операции ты делал здесь, в Большом Чиппинге, в то время как другие врачи — или в Лондоне, или за границей. Она обращается к тебе. Но как я смогу сказать клиентке с таким же независимо-уверенным видом: «Конечно, конечно, обратитесь к моему мужу. Он прекрасный хирург»? Ну а ты, мой друг, ты, который во всеуслышание везде заявлял о полной бесполезности массажей, о том, что косметические салоны обирают бедных глупых женщин, о том, что все кремы и лосьоны — полная чепуха, как ты себя будешь чувствовать в роли мужа косметички Элизы Лисс, владелицы салона красоты «Студия Лисс»? Вот уж тут благородная леди Херси Эмблингтон найдет что сказать, и, будь уверен, не в нашу пользу.
