Аллейн попросил Мандрэга никому не рассказывать о содержании письма.
— При иных обстоятельствах, — объяснил он, — со мной был бы другой офицер. Я хочу, чтобы вы твердо запомнили, о чем в нем говорится, и были готовы, в случае необходимости, поклясться, что в новом конверте запечатан оригинал того самого письма, которое я в вашем присутствии вскрыл и копию с которого вы сделали. Возможно, это и не понадобится. Но вы все-таки самый непредубежденный человек из всей компании, поэтому я решил воспользоваться вашей помощью. Копию я оставлю у себя.
Мандрэг протянул ему бумагу. Рука у него дрожала. Пробормотав извинения, он посмотрел на Аллейна:
— Это ужасно! Ужасно! Материнская любовь! Господи! Просто невозможно себе представить, что может случиться, — он запнулся, — такое. Мне даже в голову не могло прийти. Это хуже, это настолько хуже…
— Хуже чего? — спросил Аллейн, внимательно посмотрев на него.
— Понимаете, ведь все это на самом деле, — попытался объяснить Мандрэг. — Поверите ли, но до сих пор мне все казалось таким нереальным. Даже там. — Он кивнул головой на курительную. — Описать такое в поэтических образах — это одно. Но столкнуться в реальной жизни!.. Боже мой, ведь это убьет Николаса.
— Да.
— Всю оставшуюся жизнь помнить об этом! Даже на меня это очень подействовало. Но, знаете, такой конец — все же к лучшему. Хорошо, что она решилась на это. Не будет показного кошмара правосудия. Хоть от этого она его оградила. Я теперь так ясно все вижу, как будто рассеялся туман, и осталась только жестокая реальность. Обезображенная женщина пишет прощальное письмо, ложится в постель, выпивает яд, и один Бог знает, какие ужасные воспоминания преследуют ее в последние мгновения. — Мандрэг, прихрамывая, ходил по комнате. — Во всяком случае, мы избавлены от сцены ареста. Но Николас ведь читал письмо. Он же все знал!
— Он продолжает настаивать, что его брата убил доктор Харт.
— Как это? Дайте мне взглянуть еще раз.
Аллейн протянул ему копию. Читая, Мандрэг бормотал:
— Но что же еще это может означать? «… Ты должен был быть моим старшим сыном. Херси подозревает. Я не могу это перенести. Все что я делала, я делала для тебя…» Что еще могут означать эти строки, кроме того, что все сделала она? Я не понимаю. А два других покушения? Они же не имеют смысла!
— Боюсь, что очень даже имеют, — возразил Аллейн.
С пяти часов до семи Аллейн работал один. Сначала он исследовал игральные карточки. Переворачивая листочки, он искренне жалел, что с ним нет Бейли, его эксперта по отпечаткам пальцев. Бумага была такой тонкой, что на неиспользованных листках были заметны отпечатки букв, написанных на верхних оторванных карточках. Мусор из корзины в курительной вынесли, но в бачках на улице ему отыскали несколько заполненных во время игры карточек. Остальные после подсчета очков были брошены игроками в огонь. Мандрэг рассказал ему, что сыграли только один раз. После сцены с Николасом Джонатан внезапно предложил заняться чем-нибудь другим.
Задавая одни и те же утомительные вопросы, Аллейн наконец выяснил, кто заполнял найденные в мусоре карточки. Харт с готовностью признал свою, со словом «угроза», отпечаток которого инспектор нашел на одном из блокнотов. Доктор писал остро заточенным карандашом с сильным нажимом. Поэтому вмятины букв были заметны на двух или трех следующих листках. Но, пересмотрев все странички его блокнота, Аллейн так и не смог найти ни малейшего следа слов «Убирайся к черту. Иначе берегись». В Скотленд-Ярде это называлось отсутствием положительных доказательств. Конечно, Харт мог ухитриться и написать свои угрозы, положив вырванный листок на картонную обложку, где следы не могли остаться. Аллейн решил разыскать Джонатана и попросить образец почерка доктора. Джонатан дал ему ответ Харта на приглашение в Хайфолд.
Инспектор заперся в библиотеке и, снова вооружившись лупой, сделал свое первое действительно интересное открытие. Записка Харта была написана от руки прописью. По почерку было сразу заметно, что автор ее — иностранец. Во время игры Харт писал печатными буквами. Буквы на карточке, полученной Николасом, были прописными. По некоторым признакам Аллейн определил, что буквы выводились медленно и старательно. Как будто некто, знавший почерк Харта, хотел специально под него подделаться.
