На следующий день, в пятницу, около девяти вечера, произошло уличное происшествие, на которое никто не обратил внимания, настолько невинный характер оно носило, особенно если учесть, какое движение на улицах Гонконга в этот час.
Доктор Ван приехал в госпиталь ровно в восемь вечера, как и обещал. Больную он нашел без изменений. Просыпаясь, она улыбалась, а когда спала, казалось, будто кожа на лице вот-вот лопнет и сползет с черепа.
– Она еще раз упоминала об Ио? – как бы между прочим поинтересовался доктор Ван.
– Нет. С тех пор она молчит.
– Как я и предсказывал, коллега.
Примерно в течение часа врачи обсуждали отчеты о четырех предшествовавших случаях, потом доктор Меркер позвонил в «Пенинсула-хотел», где ему ответили, что в «Гадди», ресторане для гурманов, свободных мест нет. И тогда он решил отправиться в другой шикарный ресторан, в «Хьюго».
Ему повезло, на Кэрнарвон-роуд он сразу нашел место для машины и оставшиеся несколько десятков метров прошел пешком. И тут, недалеко от пересечения с Натан-роуд, главной артерией Коулуна, все и произошло: сзади на него наехал серебристо-серый «роллс-ройс», задел его левым передним крылом и швырнул в сторону припаркованного «лендровера», причем сам «роллс-ройс» успел затормозить. Он не упал и никаких повреждений не получил, только пониже пояса, куда его ударило, болело. Мелочь, конечно, о несчастном случае и говорить не приходится.
Сквозь приспущенное стекло «роллс-ройса» на него в ужасе смотрели расширенные глаза молодой женщины с целой копной взбитых золотистых волос.
– Боже мой! Оставайтесь у машины, не двигайтесь… я сейчас же позвоню врачу! Клянусь вам: я вас не заметила…
Доктор Меркер стряхнул пыль с костюма, осторожно присел, развел руки. Все в полном порядке. Ну, побаливает чуть-чуть – пустяки… Махнув рукой, он оправил пиджак и приблизился к машине, за рулем которой сидела блондинка с ярко-красными губами. Кроме нее, в машине никого не было.
– Ничего страшного, – он старался успокоить ее, все еще смотревшую на него с ужасом. – Сами видите: я стою, я хожу, я говорю и отнюдь не потерял аппетита, что совершенно исключает внутренние повреждения.
– Вы… вы появились так неожиданно… – пробормотала молодая женщина. – Я заметила вас… только когда уже задела…
– Я собирался перейти улицу.
– Я виновата, не отрицаю. У вас действительно ничего не болит?
– Действительно.
– А шок?..
– Ну, не знаю.
Доктору Меркеру молодая дама понравилась. На ней было платье с большим декольте и глубоким вырезом на спине, с тонюсенькими бретельками; оно было до такой степени открытым, что еще немного – и о полном соблюдении приличий нельзя было бы говорить. Ног ее он не видел. Они у нее, наверное, удивительно длинные и стройные, подумалось ему. Все в полном соответствии со стандартом: при виде таких высоких, чуть полноватых блондинок у мужчин начинают блестеть глаза.
– У меня такое чувство, будто вы силой втолкнули меня в вечер, полный очарования… Может быть, отсюда и шок?..
– Ужасно! – красавица блондинка не могла успокоиться, губы ее дрожали. – Прошу вас, садитесь, мистер…
– Фриц Меркер. Я из Гамбурга.
– О боже, вы еще и турист?
– Нет, я живу в Гонконге.
– А я – Бэтти Харперс. Садитесь же!
– Только не для того, чтобы вы отвезли меня в госпиталь! Запах больницы мне надоел, чепчики медсестер и халаты врачей опротивели. Вообще-то я собирался в «Хьюго», в «Хайят Редженси». Не будь этого уличного шума, вы услышали бы, как бурчит у меня в животе. Я голоден как волк! В «Хьюго» я закажу жареную телятину, которую парной доставляют самолетами каждые шесть часов с ранчо Херефорда из Вайоминга. И спрошу шампанского. Роскошно, правда?
Бэтти Харперс слабо улыбнулась. Она еще не вполне овладела собой:
– Если вы не против, я приглашу вас к себе… так сказать, в виде возмещения нанесенного ущерба…
– Против этого никакие ранчо Херефорда не устоят!
– Поедемте. – Она улыбнулась с чувством явного облегчения и встряхнула своими локонами – их у нее целая гора. – Комплименты у вас какие-то необычные.
– Может быть, потому что и сам я человек необыкновенный?
Он обошел вокруг «роллс-ройса», открыл дверцу, сел на светло-голубое кожаное сиденье и, когда дверца, мягко шмякнув, захлопнулась, с воодушевлением проговорил:
